Код человеческий

Кафешка занимала темный полуподвальный этаж бывшего центра социальной помощи при администрации Защекинска и изнутри представала бетонной коробкой с заплеванным полом, измазанными стенами и закопченным потолком. Похоже, после пожара, в результате которого ушлый мэр сплавил «соцпомощь» нынешним хозяевам, потолок так и не дождался малярной кисти. За грязными поцарапанными столами из грубых досок разношерстный контингент непрерывно поглощал вонявшую прогорклым маслом снедь. Через неплотно зашторенные окна пробивался дневной свет, дополнявший несколько тусклых лампочек. В стене с окнами, помимо парадной двери, когда-то прорубили вспомогательную, и теперь все пользовались только ею, а парадную задраили. Разило потом, перегаром, дешевым куревом, сивухой. Этот духан доминировал над застарелым амбре мочи и рвотных масс, оптимистично намекая, что жизнь движется и на старое накладывается новое.

В правом дальнем от входа углу располагался бар. Видавшая виды стойка, изрезанная ножами и осколками битого стекла, никогда не мылась как следует, отчего въевшаяся в дерево блевота источала неистребимый кефирно-желчный запах. Бармен в несвежем переднике время от времени выставлял на стойку замацканные жирными пальцами стаканы с пивом или самогоном и намного реже – тарелки, маркированные надписью «общепит», с солеными огурцами. Слева от бара приютилось окошко раздаточной.

Игорь присел за один из столиков, стоявших у окна, и опустил глаза на столешницу. Ворвавшиеся в его сознание звуки, образы и, главное, запахи вызвали приступ тошноты, однако усилием воли он заставил себя собраться.

За спиной столовался некий субъект, и через пару минут, не оборачиваясь, Кремов уже имел о нем полное представление. Господин, чавкая и шлепая жирными губами, рассказывал хриплым голосом какую-то сальность, сдабривая повесть трехэтажным незлобивым матом. При этом он стучал оловянной ложкой по столу, тут же хлюпал ею в тарелку с жидкой мешаниной, периодически сплевывал себе под ноги слюну, остатки похлебки и растирал плевки подошвами сапожищ. На словах «тут он решил загнуть гниду…» рассказчик душевно отрыгнул и издал к концу выдоха мокровато-клокочущие звуки, возвестившие, что часть пищи вернулась из желудка в ротовую полость. Раздосадовано матюгнувшись, дядька продолжил повествование.

Ждать здесь опаздывавшего Миху было пыткой.

Неожиданно где-то в середине зала возникла потасовка. Бомжеватого вида уголовник в грязной и слегка разорванной тельняшке с криком «парежу-у-у-у, сцука-а-а-а!» вскочил с места, выхватил из потрепанного трико ножик и начал размахивать им в воздухе. «Сука», которую он грозился порезать, не просматривалась с позиции Игоря – отчасти из-за того, что было далековато до места событий, отчасти из-за того, что она, похоже, сидела. Контингент столовой оживился, смолкли разговоры, ложки перестали стучать о тарелки. Мухи, роящиеся в воздухе, воспользовались моментом и насели на оставленную без внимания еду.

Однако, к всеобщему разочарованию, инцидент не получил дальнейшего развития, так как некие господа, не разбирая в чем суть да дело, быстро утихомирили смутьяна несколькими ударами в область носа. Затем его долго пинали ногами в углу зала завсегдатаи, расстроенные тем, что массовая драка закончилась, так и не начавшись. Слышалось, как каблуки топчут распластанное туловище, затем все стихло и посетители вернулись к обычным занятиям – снова раздались харчки, похрюкивание, звуки вырвавшихся наружу кишечных газов, кто-то продолжил прерванное ковыряние в носу или ухе. Уголовника утащили в бессознательном состоянии в подсобку, а о происшествии напоминали только его рваные шлепанцы, сиротливо лежавшие на месте расправы.

Игорь вдруг заметил засохшую соплю, протянувшуюся по засаленным доскам столешницы в размашистом великолепии, словно комета по небосклону. В глазах помутилось, к горлу подступил ком, а губы начали жадно ловить кислород.

Едва выбравшись из столовки, он наткнулся на своего опоздавшего закадыку. Тот восторженно воскликнул:

– Игорь! Да ты весь зеленый! Отвык, поди, за столько лет от реального социума!

Глава 49

Молчановский психиатрический центр занимал здания бывших казарм армии Мегаполиса. Во времена эвакуации военные покинули насиженное место, предоставив всю власть беженцам. Сначала режимные помещения переоборудовали в административные, но когда стало понятно, что район основной застройки города сформировался гораздо западней, администрация перебралась поближе к «точке, где бился пульс».

Вторично оставленные здания сперва пытались приспособить под детский дом, затем разместили в нем ЛТП и в конце концов бросили. Фонд некоего Молчанова выкупил обветшалые постройки и прилегающий к ним парк за символическую плату, произвел капитальный ремонт, и с того момента за высоким бетонным забором с колючей проволокой, доставшимся в наследство от первых хозяев, содержали психиатрических больных. Прозванный в народе Молчановкой, вокруг «дурки» раскинулся райончик не просто депрессивный, а самый что ни на есть пропащий.