— Этот стиль письма называется сфумато, — сказал Соньер. — Очень сложная техника, такого эффекта трудно добиться. Леонардо это удавалось лучше, чем всем другим живописцам.
Но Софи совсем не нравилась картина.
— Она так смотрит… будто знает то, чего не знают другие. Как дети в школе, когда у них есть секрет.
Дед рассмеялся:
— Ну, отчасти потому она так и знаменита. Люди продолжают гадать, чему это она так улыбается.
— А ты знаешь, почему она улыбается?
— Может, и знаю. — Дед подмигнул ей. — Придет день, и я расскажу тебе об этом.
Софи сердито топнула ножкой:
— Я же говорила, что терпеть не могу всякие там тайны!
— Принцесса, — улыбнулся он, — жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится.
— Мне надо вернуться, — сказала Софи. Голос ее прозвучал как-то странно глухо.
— К «Моне Лизе»? — догадался Лэнгдон. —
Софи пыталась взвесить все «за» и «против».
— Меня в убийстве не подозревают. Думаю, стоит рискнуть. Я должна понять, что хотел сказать мне дед.
— А как же посольство?
Софи чувствовала себя виноватой перед Лэнгдоном за то, что бросает его на произвол судьбы в такой момент, но другого выхода просто не видела. И она указала на металлическую дверь одним пролетом ниже.
— Ступайте через эту дверь. Смотрите на освещенные указатели, они приведут вас к выходу. Дед часто водил меня в музей именно через эту дверь. Потом дойдете до контрольных турникетов. Ночью они открываются автоматически. — Она протянула ему ключи от машины. — Моя красная, «смарт», стоит на служебной стоянке. Вы знаете, как доехать отсюда до посольства?
Лэнгдон взял ключи и кивнул.
— Послушайте, — уже более мягким тоном добавила Софи, — не обижайтесь на меня. Думаю, дед оставил мне послание у «Моны Лизы», некий ключ или намек на того, кто совершил убийство. Заодно, может, пойму, почему и мне грозит опасность. —
— Но если он намеревался предупредить вас об опасности, проще было бы написать на полу. К чему такие сложности, все эти словесные игры?
— Думаю, причина тут одна. Дед не хотел, чтобы об этом узнал кто-то другой. Даже полиция. — Нет, совершенно очевидно: дед сделал все, что было в его силах, чтобы передать сообщение именно
— Я с вами.
— Нет! Мы же не знаем, может, полиция решит вернуться в Большую галерею. Вам пора. Идите же!
Лэнгдон колебался. Похоже, любопытство ученого было готово взять верх над чувством самосохранения.
— Идите. Сейчас же! — Софи благодарно улыбнулась ему. — Увидимся в посольстве, мистер Лэнгдон.
— Согласен встретиться с вами при одном условии. — Голос его звучал строго и сухо.
Софи удивленно посмотрела на него:
— Это при каком же?
— В том случае, если вы перестанете называть меня мистером Лэнгдоном.
Губы его растянулись в лукавой улыбке, и Софи не могла не улыбнуться в ответ.
— Удачи, Роберт.
Лэнгдон спустился до первого этажа, и в ноздри ему ударил запах льняного масла и алебастра. Впереди, в конце длинного коридора виднелась ярко освещенная табличка со стрелкой: «SORTIE / ВЫХОД».
Лэнгдон ступил в коридор.
По правую руку располагались реставрационные мастерские, там находилась целая армия статуй, подлежащих восстановлению. Справа Лэнгдон увидел мастерские, живо напомнившие ему классы для занятий искусством в Гарварде, — целые ряды мольбертов и подрамников, тюбики с красками, шпатели, рамы и инструменты для их изготовления.
Шагая по длинному коридору, Лэнгдон думал о том, что вот-вот очнется от этого странного сна и окажется в Кембридже, дома, в постели. Весь сегодняшний вечер казался кошмарным сном.
Из головы не выходили анаграммы, оставленные Соньером, и Лэнгдону было страшно интересно, что же найдет Софи у знаменитой картины. Если вообще что-то найдет. Но она абсолютно уверена: дед хотел, чтобы она еще раз пришла к знаменитому полотну. Вроде бы вполне приемлемая интерпретация, однако Лэнгдона беспокоил теперь другой парадокс.
Соньер написал его имя на полу, велел Софи разыскать его. Но к чему? Просто чтобы Лэнгдон помог ей разгадать анаграммы?..
Вряд ли.