Код Лавакрона

Впереди тут же образовалась просека, будто по снежной целине проехал снегоуборочный грейдер. Я медленно пошел вперед, девчонки и Лазарь не отставали ни на шаг, местный глава следовал рядом.

– А–а– а, за что вас всех сюда? – робко спросила Эрика.

– По–разному. Вообще–то, у нас не принято этим интересоваться. У каждого человека найдется собственный список грехов.

Невинный вопрос нашей нежной блондинки словно сорвал незримый замок, открыл шлюзы, бурлившие под напором давно сдерживаемых чувств.

– Меня сослали из Инфиделити за разврат, – сообщил кто–то сбоку. – Да какой это разврат? Почему…

Но ему не дал договорить низенький мужичонка с горящим взглядом. Он выскочил из толпы и ударил себя в костлявую грудь:

– Пьянство! Ну, какой я пьяница? Зачем они тогда распространяют алкоголь, раз потом берутся судить это, как порок? Где справедливость?!

– Гордыня! – заорал истеричный голос за моей спиной. – Что такое гордыня?! Почему нас не приучали с детства?! Нечестно ставить гордыню наравне с преступлениями!

Люди начали выкрикивать бессвязные фразы, они жаловались нам, словно мы были присланы, чтобы решить все их проблемы. Толпа заколыхалась, ее живые стенки начали сжиматься на нашей группе. Я увидел, что Эрика стоит, зажмурив глаза и закрыв ладонями уши, быстро схватил ее в охапку и толкнул в направлении центра арены:

– Быстро!!! Лазарь, ходу! Беата, не отставать!

Грешники настойчиво хватали меня за рукава плаща, они пригибались, чтобы заглянуть мне в лицо. Надежда, мука, отчаяние – все было написано на их ликах. Я отступал спиной вперед, подняв руки.

– Остановитесь!!! Не усугубляйте наше положение!!! Это могут засчитать, как бунт!!!

Теперь я понял, почему его выбрали главарем. Голос у человека был такой, что он смог перекрыть большинство воплей своим криком. В нем была энергия водяного потока, что сбивает пламя пожара. На площади воцарилась тишина. Толпа медленно расходилась по своим кострам.

– Не все способны это выдержать, – глухо произнес незнакомец. – Поэтому случаются срывы.

– Долго вы тут находитесь? – я почти шептал, боялся, что меня услышат.

– Иногда кажется, что всю жизнь, – усмехнулся он, и от этой усмешки мороз пробрал меня до костей. – Но потом появляются саламандрины и уводят тех, кто исправился. Они могли бы делать это чаще. Здесь одного дня хватит, чтобы потом не забыть его до конца своих дней.

– А как попадают в Эпрон?

– Там в центре есть проход.

– Открытый?

– Конечно. Зачем его запирать?

– Значит, и обратно можно выйти?

Человек с изумлением покрутил головой:

– Рад видеть такой оптимизм.

И видя, что я, нахмурившись, ожидаю пояснений, прибавил:

– Во всяком случае, вы будете первыми, кто оттуда выбрался.

– Погодите. В Сарварии мне говорили, что в Эпрон помещают безнадежных.

– Пока таких не было. И это справедливо. Нельзя лишать человека надежды. Саламандрины оставляют людей на границе Эпрона, но даже под страхом ослушания вниз никто не идет, а охрана никого не принуждает.

Методичка, которую я штудировал в Прайде, не обманула. Переход на седьмой уровень был похож на станцию подземки – поручни, ступени. Здесь гуляли сильные ветры, но воздух не был холодным.

– Желаю вам не задерживаться там дольше необходимого, – глухо сказал староста Сарвария, зябко поежился на сквозняке и пошагал обратно.

Я привычно занял свое место на острие группы. За моей спиной ожесточенно переругивались Беата и Лазарь.

– Это бесчеловечно! – почти кричала моя подружка.

– Беата, ты видишь издержки становления системы. Постепенно мы все отрегулируем.

– Постепенно?! Ах, постепенно?! Да я дня не смогу прожить спокойно, зная, что здесь мучаются люди! Ладно, Инфиделити, Прайд, Стимоний. Там трудно, но там жизнь. Мы сами попробовали ее на вкус и можем сказать, что это сложная, но пригодная для человека жизнь. А здесь не жизнь, здесь безнадежность! Вы просто сводите людей с ума!

– Беата, не сгущай краски! – теряя терпение, Лазарь повысил голос. – Во–первых, это решено не тобой, во–вторых, ты ничего не знаешь об их преступлениях. В–третьих, общество оставило себе возможность на изоляцию этих социопатов, но, как видишь, не отрекается от них совсем. Здесь свой зачет прегрешений, и они получают второй шанс. А если нужно, то и третий!

В горячности спора они совсем забыли о моем присутствии. Вроде как, я – предмет мебелировки, деревянный, тупой и ни о чем не догадывающийся. Не в моих интересах было их разубеждать. Я дождался, пока страсти улягутся и спросил:

– Наговорились? Теперь мы можем идти дальше?

Линия Слика. Двойное дно

Вот, что я скажу – нет на свете места, более ужасного, чем Эпрон. Ног своих не видишь, сплошной туман. И дышать тяжело. Словно молоко глотаешь с каждым вздохом. Легкие наполняются этой дрянью, а потом рождается паника – ты начинаешь бояться, что захлебнешься. Хочется бежать, вырваться из липких пут тумана, но бежать некуда.