Код Майя--MMXII

Частично эпоху Тростника мы уже описали как время системного кризиса всех ведущих обществ, ориентированных на прогресс и развитие науки, а также эпоху кризиса самой науки и естественнонаучного мировоззрения. Выход из кризиса связан с отдельн­ыми ростками знаний, гипотез, эмпирических открытий, практических примеров, которые в дальнейшем соединятся в новую парадигму современного общества. Одно из мест, где произрастают ростки будущего – это локальная зона Крымской войны. Из этого кризис­ного очага вырастут такие побеги, как современная литература, ведомая примером Льва Толстого, принципы военно-полевой медицины и тыловой службы, и вообще принципы современной войны и будущего ВПК. Из этого очага произрастут реформы Александра II, также ставшие отдельными ростками модерна, но не устойчивой системой.

То же самое касается и других ведущих держав наступающего века милитаризма и научно-технического прогресса. Политические системы остаются прогрессивно-монархи­ческими, кроме зависимой от бывшей метрополии постколониальной системы в США. Экономика остаётся аграрно-индустриальной, мировоззрение – прогрессивно-консерва­тивным, и так далее.

Политические и социальные реформы в США идут параллельно с реформами в России и в режиме взаимной поддержки, что влияет на всю мировую (она же европейская) политическую систему. Рождение единой Германии как противовеса возродившейся на прогрессивных принципах Франции – тоже один из ростков будущего мироустройства, вспоенных кровью Крымской войны.

Поскольку в фокусе нашего философического расследования находится познающее сообщество, то главным моментом эпохи Тростника является глубокий кризис и раскол классической естественнонаучной философии, появление ростков будущих глобальных идеологий, прежде всего марксизма. Последними ростками эпохи Тростника, выросшими из кризисного очага франко-прусской войны можно считать философию Ницше и полити­ческий опыт Парижской коммуны.

Если же выбирать из ростков «эпохи Тростника» самый плодотворный в смысле способности разветвиться в систему, то вне конкуренции будет Периодический закон химических элементов Д.И.Менделеева, представленный публике в 1869 году. Однако вплоть до начала следующей «эпохи Ягуара» системная сила «Таблицы Менделеева» не была доказана (предсказанные галлий, скандий и германий открыты в 1875, 1879 и 1885 годах). Так что в рассматриваемую эпоху «Периодический закон» был всё ещё ростком, а не прочно укоренившимся древом.

Впрочем, серьёзных конкурентов «Таблицы Менделеева» среди научных трактатов «эпохи Тростника» вполне достаточно. «Капитал» К.Маркса (1861) мы уже называли. Но есть ещё «Происхождение видов» Чарльза Дарвина (1859), из которого стараниями после­дователей выросло не только научно-философское, но и идеологическое древо эволюцио­низма. Особенно стараниями Эрнста Геккеля.

Примечательно, что трактат Геккеля «Антропогения» (1874) соответствует как раз смене эпох и перемене «духа времени» со знака Тростника на знак Ягуара. Это означает, что ростки нового, «прогрессивного» разрослись и переплелись столь густо, что в них могут спрятаться настоящие идеологически зубастые «ягуары». Другое дело, что многие из интуитивных построений Геккеля были опровергнуты или не нашли подтверждения, но стали грозным идеологическим оружием в борьбе с клерикалами и консерваторами.

К этой же «эпохе Ягуара» относятся такие идеологически острые работы Энгельса как «Антидюринг» и «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Философию Ницше тоже не назовешь мирной проповедью прогресса, скорее – это заост­рённая критика современников и ещё один призыв к отказу от компромиссов.

Перемена «духа времени» должна ощущаться во всех сферах, не только в науке или политике. В этом смысле показательна разница в мироощущении одного и того же автора между «Войной и миром» (1868) и «Анной Карениной» (1875). В первом великом романе – на фоне политического и социального кризиса войны совместное переживание автором и читателем радостных моментов становления и развития личности героев, ростков новой жизни. (Один только многообещающий образ зеленеющего дуба чего стоит.) Во втором романе Толстой остро критически настроен к обществу и своим героям, заражая этим настроением читателя. Разве не удивительно это резкое превращение защитника отечества и чуть ли не пророка в критика и нигилиста? Но Толстой всего лишь «зеркало», лицо большого сословия русской дворянской интеллигенции.