Код Независимости

Надежда захлопнула толстую свою тетрадь, едва поспешно поставила точку на конце фразы. Она чувствовала, что фраза эта оказалась какой-то коротконогой коротышкой, смысл улетучился, сбежал от непонятного чиха сына, и его громкого, пусть даже ласкового, голоса.

Она поставила тетрадь на полку рядом с другими и услышала звонок в дверь.

Это доставили пиццу, и они с сыном сладко поели на кухне. Потом долго пили чай.

И Надежда вдруг спросила:

— Что мне делать с моими тетрадями? Их уже так много.

— Никаких проблем. Только скажи, враз освобожу полки.

И это обещание сына, пусть и неопределенное, повергло её опять в страх и ужас. И она почувствовала привычный этот сквозняк тревоги, будто ветер раскрыл своей силой форточку, а то и целую фрамугу. Она пошла проверить эту свою догадку, но в комнате было тепло и тихо. Опять она скользнула взглядом по ряду цветных корешков и вдруг ясно поняла, что эти записи — то, что было для нее надежным заслоном от всех переплетов жизненных эпизодов, случайных болей в них, или закономерных обид и разлук. Этот узор из круглых буквочек ее почерка был самым надежным, самым любимым, её сутью и смыслом.

Она вспомнила, как в зависимости от её настроения или самочувствия, буковки выглядели по-разному. Особенно утешительно и мощно поддерживала ее заглавная буква, “Д” в слове “Да”. И вообще каждая буковка имела свой неповторимый характер и свою убеждающую силу. И Надежда любила каждую из них. Навсегда.

Она вернулась на кухню, обняла и поцеловала в макушку Федю.

— Потом, как-нибудь потом.

Но Федя разговаривал по телефону и, казалось, не понял, что сказала ему Надежда.

Надя стала убирать со стола.

Федор складывал остатки пиццы в коробку.

— Это мне на вечер, — пояснил он Надежде. — Буду работать допоздна.

— Спасибо, что зашёл.

— Это мой долг, — отшутился сын и поцеловал казенно в щеку. — А по поводу этой макулатуры — потом, так потом. Не заморачивайся.

Федя исчез.

Надежда с облегчением выдохнула из себя напряжение от диалога с сыном.

Она боялась даже представить, что ждет ее милые эти тетради с округлым легким, и не всегда понятным почерком.

И опять страх вернулся, и только было хотел присесть на стул рядом с Надеждой, как она резко взяла с полки последнюю свою тетрадь. Открыла ее в нужном месте и поспешила закончить фразу, так не вовремя прерванную приходом сына. Она ее закончила и внизу страницы прописью легкой написала “Да”, с большой прописной буквы. Подумала и трижды подчеркнула широкой мощной заметной чертой. И в этой линии была законченность смыслов всех ее страхов. И ещё она подумала, что от людей нынешних не останется даже почерка. Только печатный текст.

И Надежду так расхрабрило это открытие, что она распахнула на кухне большую форточку. Очень мешал устойчивый запах пиццы. Но Надежда знала, что этот запах быстро уйдет, это тебе не сквозняк страха, навеянный из непонятного никому будущего.

А Федя вышел, сел в синюю свою “БМВ”, и смело развернувшись, выехал на проспект.

— Что так долго? — спросила у него некая девица на заднем сиденье, подкрашивая губы и глядя в зеркальце.

— На вот доешь, — Федя протянул девице коробку с остатками пиццы.

— Ура, — девушка искренне обрадовалась еде. — А когда ты познакомишь меня со своей матушкой?

Федор молчал долго, тихо ответил:

— Потом, как-нибудь потом.

Но девушка не слышала его. Она доедала пиццу и смотрела в окно.

Федор открыл окно в машине, его почему-то раздражал запах еды, и почти пропел, как о предстоящем удовольствии:

— Потом, как-нибудь потом.

Стеганая тетрадь,

19 февраля 2022

Добрый знак

Он стоял на помойке, на высоких своих ножках, весь такой нарядный, с белым чистым обрамлением экрана, и несмотря на полное седое свое ретро, казался красавцем. Это был телевизор марки “Шарп”, некогда сильно притягательной фирмы. И Янина, увидев этот никому не нужный предмет, остановилась и немного постояла у его потускневшего кинескопа, будто отдавая честь.

Она хорошо помнила то время, когда обладать таким “Шарпом” было её несбыточной мечтой. Они с матерью долго собирали деньги на этого красавца, но так и не купили.

Янина с трудом отошла от выброшенного телевизора, ясно чувствуя суровую нить какого-то родства с ним, по крайней мере по статусу кво. Она вполне могла присесть рядом со своей несбывшейся мечтой на мятые картонные коробки. Сидела бы так долго-долго. И все шли бы мимо, мало ли там что на помойке.

Нет, Янина была не готова к такому положению вещей, поэтому поскорее отошла от “Шарпа” и пошла дальше, в свою возможную жизнь.

О её возможности можно было судить по яркому солнцу, обещавшему какую-то весеннюю радость и возможность случайных происшествий, которые возможно вырвут ее из понуренности будней.

Солнце обещало — Янина шла вперед и тут же наткнулась на высокого красивого мужчину, фигура которого отбрасывала длинную и широкую тень.

— Извините, — пролепетала Янина.

— Старая корова, — услышала она в ответ.