Код Розы

Когда мужчина влюблен, это видно по его глазам, они как будто смягчаются – она знала это по Фрэнсису. И вдруг ей захотелось, чтобы Гарри ушел. Она не желала глядеть на влюбленного мужчину, когда тот, который любил ее, для нее потерян. Маб вспомнила прочитанную где-то дурацкую фразу – горе, мол, облагораживает. Бред какой. Горе не делает человека благородным; оно делает его эгоистичным и противным. Она заставила себя улыбнуться Гарри, но обрадовалась, когда он наконец ушел.

А Джайлз задержался. На своем коротконогом табурете он выглядел как цапля на пеньке.

– Тебе хочется кричать, – сказал он. – Так ведь?

– Да.

Она отложила в сторону цилиндр Безумного Шляпника и дотронулась до шеи – там, где краснел, как порез, след от губной помады.

«Жаль, что это была помада, а не нож».

– Что тебе нужно, – заявил Джайлз, – так это перевестись в другой отдел.

– Да, но в какой? – После того как вывезли «бомбы», а с ними и девушек-кадетов, Маб отправили в Шестой корпус – сначала снова посадили за «Тайпекс», а потом в машинное отделение, где она бесстрастно, как автомат, сортировала и тестировала меню для «бомб». – Я же не такая умная, как Бетт или Гарри. И немецкого не знаю, так что нет смысла сажать меня с девушками вроде…

Вроде Озлы. Это имя застряло у нее в горле, как осколок льда. Может, теперь оно уже не порождало в Маб той животной ярости, которая охватила ее после похорон, но назойливый голосок в мозгу продолжал безжалостно шептать: «Если бы ты не выпустила руку Люси…»

Это было несправедливо. Маб знала, что это несправедливо. Она понимала, что если разложить ее гнев на составляющие, то чувства, лежащие в его основе, окажутся куда сложнее обычной ненависти. Но у нее не находилось на это сил, и с каждым днем пропасть становилась все шире, так что Маб просто продолжала избегать свою прежнюю подругу. Ненавидеть Озлу было и легче, и удобнее – а избегать ее оказалось совсем просто. В БП никогда не составляло труда держаться на расстоянии от тех, с кем не работаешь в том же корпусе или в ту же смену. Из комнаты на троих Маб переселилась на раскладушку в гостиной, так что теперь, даже квартируя в одном доме с Озлой, она с ней почти никогда не встречалась.

– Есть множество разных должностей, – пояснил Джайлз. – Ты вовсе не привязана к Шестому корпусу. Давай посмотрим, может, получится поменять тебя с кем-то местами и перевести в особняк. Например, в команду Тревиса… Я могу задействовать свои связи.

– Спасибо, – выдавила Маб.

Похоже, он понял, каких усилий ей это стоило.

– В этом году тебе пришлось ужасно. Мне очень жаль.

Жаль. Все говорили ей, как им жаль. Почему никто не говорит, как ей жить дальше? Как держаться день за днем, когда скоро исполнится год с тех пор, как она похоронила Люси и Фрэнсиса, – а потом пройдут и два года, и три?

Почему никто не говорит ей, как жить дальше?

Глава 52

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». НОЯБРЬ 1943 ГОДА

Вот все, что ББ может сказать американским офицерам, которые милостиво снизошли до того, чтобы поучать дам из отдела Нокса, как им выполнять свою работу: джентльмены, вы это всерьез? Или вы не заметили, что на стене в отделе висит ОСМГ? Орденом Святых Михаила и Георгия[72] награждают вовсе не за лучший урожай редиса на «огороде победы», знаете ли…

«О, вишня, видно за версту тебя всю в белом, всю в цвету…»[73] – прозвенел в ее памяти голос Дилли, счастливый и беззаботный.

– Но ведь она покрыта снегом, – возразила Бетт вслух, глядя на изогнутые над головой ветки. В этом году, после теплой зимы, вишня распустилась необычно рано. Бетт приезжала в Коурнс-Вуд с пачкой абверовских шифровок – день она, день Пегги, – и они с Дилли расстилали покрывало у него в саду и сидели там, работая с роддами, а белые лепестки плавно на них опускались. Но теперь уже почти наступила зима, и вишня стоит совсем голая.

А Дилли Нокс умер.

Бетт застыла под деревом одна – и не совсем одна. Стоило повернуть голову, и она живо воображала рядом с собой курившего трубку Дилли. Он не был осунувшимся и поседевшим, потому что в ее грезах к нему вернулось здоровье. Здесь, в его доме, Бетт могла переигрывать разговоры, которые они вели до того, как он умер, рассказывать ему, что произошло потом, представлять его ответы… Иногда, работая, она даже воображала, что Нокс сидит за соседним столом, так что можно обсудить с ним сложный криб.

– У меня мороз по коже, когда ты это делаешь, – сказала однажды, передернув плечами, Филлида. – Это совсем уж ненормально – беседовать с умершим.

– Мне это помогает работать.

«И справляться с потерей».

«Вишня в снегу будет в третьей строфе стихотворения, – продолжал воображаемый Дилли. – Тебе следовало бы читать побольше поэзии, моя дорогая».