Кодекс

— Ничего страшного. Пока ничего. Использовал заложенный давно еще бэкдор. Глупо, конечно, было с его стороны подключаться к чужой деке без соответствующей защиты. Чьими глазами, ты думаешь, я смотрел на тебя все это время? Но не вчерашней ночью, нет. Нужно же соблюдать хотя бы некоторые приличия. Не важно. Вот мои условия. Очень простые. Ты пока будешь держать дистанцию, с ним ничего не случится. Я выскажу все, что хотел и ты примешь решение.

— И если мое решение тебя не устроит? — подавляя ярость, спросила Мари.

— Хм, давай решать проблемы по мере их поступления. Ладно, я могу обещать, что после твоего вердикта, я не буду использовать этот козырь. Пойдет.

— Да, — майор сжала кулаки и попыталась успокоиться, — можешь начинать.

— Начинать… — Никита испустил сухой смешок, — Знаешь, я так долго прокручивал эту сцену в голове, а теперь вот не знаю, с чего начать.

Он осмотрелся по сторонам, словно в поисках помощи.

— Знаешь, я ведь родился здесь. В этом городе. После войны уже. Здесь под землей есть целый огромный исследовательский комплекс, который служил убежищем моим родителям и их родителям до этого. Они оставались здесь так долго, как только могли, но запасы в конце концов вышли, и выжившим пришлось отправляться в пустошь, туда, где можно было начать новую жизнь. Многие, наверное, нашли появившиеся к тому времени поселения из других убежищ. Но мои родители пошли дальше. Они услышали слухи, что далеко на западе есть еще не просто крошечная группка людей, живущих едва ли не в каменном веке, а цивилизация не просто сохранившаяся, а превосходящая все, что существовало до нее. Цивитас Магна, “великий город”. И они перешли пустошь, пешком, с ребенком на руках. Можешь себе представить? На то, что заняло у тебя пару дней, у них ушел месяц. И все же они выжили, и прибились к одной из комунн на окраине города. Они хотели дать мне наилучшую жизнь из возможных. Они ведь не могли знать, что представляет жизнь в Магне. Им и в голову не мог бы прийти эта удушающая посредственность, автоматизированная скука, децентрализованный тоталитаризм. Что в обмен на безопасность им придется отдать свободу.

— И этого ты хочешь? Свободы? И что мешало тебе тогда просто уйти обратно в пустошь, вместо того, чтобы творить… Ну что ты там творил. Или даже не уходить. Как не ушла я. Думаешь, мне не приходила в голову эта мысль? Уйти, подальше от этого душного города, вечного осуждения человеческих стад, от тесных стен. Но потом поняла, что свобода — это то, что у тебя внутри. То, что ты можешь позволить себе думать, чувствовать и делать, без оглядки на остальных. Ведь у тебя, как и меня, было свое место, среди своих людей. Если ты не чувствовал себя свободным среди них, ты сможешь быть свободным нигде.

— Свободы? Да, пожалуй, и ее тоже. И ты, возможно права, Мари. Я не могу почувствовать себя свободным, где бы я не находился. Даже в самой дикой глуши пустоши, я бы действительно не смог себе позволить расслабить самоконтроль, оглядывался бы на других, как ты сказала. Или на себя, думал бы о том, что считаю бессмысленным, глупым, стыдным. Например, устраивать заплывы наперегонки во время погони за представляющим апокалиптическую угрозу беглым преступником, — Никита усмехнулся, без обычной сардоничности, и на секунду его лицо ожило настоящим чувством, но тут же погасло, — Но это лично моя проблема, которую я и так знаю. Но мотивирует меня не это. Мотивирует мысль о тех, кто свободы не только не знает, но и не хочет. Скажи, Мари, что может изменить человеческую природу?

— Встречный вопрос — нужно ли изменять человеческую природу? Зачем?