Кодекс бесчестия. Неженский роман

– Ты думаешь, Пригожин в антимонопольном не проложился? – Александров и Коля сидели, как обычно, вдвоем в обеденной комнате, примыкавшей к Колиному кабинету.

– Конечно, проложился, но им-то он кто? Ни брат, ни сват. Как ФАС от Центробанка зависит?

– Ну да… А Чернявин им начальник…

– Начальник не начальник, но ФАС – под Минэко. Если Чернявин снизу аккуратно и по-тихому зайдет – чего наверху кому-то в обратку отыгрывать ради Пригожина? И не с руки, и лениво.

– Надо же! – усмехнулся Александров. – Мне его теперь и вызывать-то не по протоколу. Замминистра! Придется тебе, Коль, ехать.

Коля отлавливал Чернявина дня три. Их с Александровым это нисколько не удивило и не напрягло. Ясное дело, продемонстрировать, кто теперь кому начальник – отказать себе в таком удовольствии Чернявин не в силах. Ну и пусть почешет свое эго, ничего страшного. Добившись приема, Коля отправился в Минэкономику, мобилизовав весь запас обаяния и кротости. Вернувшись, доложил, что все прошло мило. Мелкий в министерстве приосанился, обрел спокойствие и даже приветливость. Похоже, даже поумнел. С пониманием отнесся к проекту письма в ФАС, взял два дня на проработку ответа в недрах службы и пообещал тут же отсигнализировать, когда сбрасывать письмо официально. Проект ответа тоже принял, покивал, сказав, что не видит трудностей с подписанием.

Чернявина, по обыкновению, пот прошиб, когда секретарь доложила, что с ним хочет встретиться сам Трофимов Николай Николаевич. Но тут же он и сообразил, что это означает не требование, а просьбу.

Он принял Трофимова с приветливой сдержанностью, слушал, не перебивая. Конечно же, пообещал полную поддержку. После встречи еще дня два пребывал в полном восторге. Вот оно! Пошли, пошли к нему на поклон даже те, кто, казалось бы, от Минэкономики и не особо зависит. Все в этом мире зависят ото всех. Вот и Александрову приспичило. Чернявин лелеял это чувство, решив звонить к концу недели, не раньше. Не Трофимову, конечно, только самому Александрову…

Приемная Александрова ответила не слишком любезно, но меньше чем через час, уже с придыханием, спросила, можно ли соединить его с Константином Алексеевичем.

– Константин Алексеевич, тут ваш помощник у меня на приеме был, – Чернявин не смог удержаться от едкой шпильки.

В остальном поговорили мило. Чернявин сообщил, что письмо от Русмежбанка в ФАСе согласовано, ответ пронесут на подпись Председателю комитета быстро и аккуратно, как ребенка. «Можете отправлять официально, Константин Алексеевич». – «Спасибо, Юрий Сергеевич, надо бы нам вместе пообедать как-нибудь». – «Что вы, я на службе, поесть не успеваю. Но вы звоните мне запросто, если что, до свидания…»

– Вот пусть Пригожин и умоется. Сам напросился.

– Давай, Константин, вискаря по этому поводу дернем. Хоть одно дело легко прошло. Что-то у нас в последние месяцы жизнь тяжелая.

– А давай, Коль. Знаешь, когда все так трудно идет и хоть что-то проскакивает легко – это ценишь. Наливай.

– Как у Скляра со Жмужкиным?

– Задница полная, и конца этому я не вижу. С другой стороны, прессе наскучило, стихает. Добить бы нам нашу сделку века, потом легче будет остальные проблемы решать. Если ФАС быстро ответит, до отпуска еще можно успеть получить разрешение ЦБ. Ты Чернявина-то пришпоривай.

– Ну, будем!

Пошла вторая неделя, а вестей из Антимонопольного комитета не было. Коля предлагал насесть на министра, Александров осаживал его, говоря, что раз решили не гнать волну, то и не надо ее гнать. Были б сложности, Чернявин отзвонился бы, зачем ему себе самому проблемы создавать.

Глава 18. Мать и дочь

Июльский дождь был холодный, мелкий и беспросветный, совершенно осенний. Почему-то пахло соляркой, хотя в поселке был, конечно, газ. Лида сновала по дому, стараясь не беспокоить Машу. Та сидела целыми днями, обложившись книгами и конспектами, спускаясь вниз к роялю лишь к приходу отца. Лида ничего не говорила дочери, они понимали друг друга без слов. С младшей, Танечкой, тоже были свои отношения – ласки, секреты, шутки для двоих. Но совсем другие, чем с Машей… Танечка была любимицей бабушки, Лидиной мамы. Та забирала Танечку к себе под любым предлогом, готовила с ней уроки. Когда Таня рисовала, часами сидела рядом, глядя, как на мольберте внучки рождается очередное чудо, угадывая за линиями и пятнами на холсте, чем полна душа девочки. В этой любви и заботе Лида всегда ощущала привкус жалости. Неужели мама считает, что Лида обделяет младшую дочь вниманием?