Кодекс хореканца: успешная карьера в 50 шотах

Залы ресторанов фастфуда – это маленькая модель мира. Это достигнутое всеобщее равенство и воплощенный Город Солнца. Бедняки и миллиардеры, азиаты и европейцы, старые и молодые, в горошек или в полоску – все стремятся туда, сливаясь в единой гармонии этого упорядоченного хаоса. Здесь никто не посмотрит на вас с укором или оценивающе, здесь все солидарны друг с другом. Многие мои творческие приятели специально ходят в фастфуд, чтобы поймать волну креатива, расслышать собственный голос в непрестанной смене лиц и звуков. Для них даже специальное приложение для смартфонов выпустили, имитирующее звуки кафе в час обеденного перерыва. Фастфуд это еще и уникальное место, где можно почувствовать то, от чего фанатеют актеры на сцене, – момент публичного одиночества, когда ты наедине с собой и среди людей одновременно. И конечно, фастфуд ближе всего к человеку, ведь он к нему и обращен. Недаром уровень жизни общества скучные экономисты вычисляют по индексу бигмака. Фастфуд – часть нашей жизни, и неважно, входит ли бургер в ваш рацион или нет. Кстати, по одной из версий гамбургеры впервые появились в США благодаря мигрантам из Германии. Так что блюдо это победило не только время, но и пространство и как-то сплотило всех вокруг себя. Так что не спешите чванливо называть гамбургер на пластиковом подносе ХАМбургером. Шанс нарваться на изощренное хамство гораздо выше там, где пресловутый бургер пропущен через солярий и напедикюрен каким-то сложным для осознания соусом, вместо простого и понятного кетчупа. На этом нативная реклама фастфуда закончена. Не забудьте сказать на кассе кодовое слово «Бек Нарзи» и получить внушительный респект от кассира в подарок.

Шот № 6 Крылышко или ножка?

В то утро я из королевских фельдъегерей перевелся в адъютанты полковника Сандерса. Но обо всем по порядку.

Как все в этом мире, моя жизнь в Хорекании началась с «однажды». Однажды утром я, выполнив все утренние ритуалы гигиены, отправился исполнять мамины поручения, как этакий Золушок. Список дел ждал меня на подоконнике. Конечно же, от меня не требовалось разбирать семь мешков фасоли и молоть кофе, но отправить бандероль королевской почтой нужно было непременно. Ну и про «познать самого себя» и розы, которые вырастут сами, там тоже что-то было написано. Позавтракать я не успел, решив поскорее сбросить ворох дел. Не помню, что было в той бандероли и кому она предназначалась, но четко помню момент, когда я вышел из здания почты, расположенного напротив ресторана на три буквы – KFC. С витрины Kentucky Fried Chicken на меня глядело воплощенное совершенство – Зингер. Нет, не лучшая в мире швейная машинка, а то, что накрепко пришило мой взор и потянуло за ниточку как под гипнозом, – Zinger Tower Burger. Если лондонский Тауэр последовательно успел поперебывать и крепостью, и хранилищем королевских драгоценностей, и тюрьмой, и зоопарком, и местом притяжения туристов, то Zinger Tower Burger стал для меня и тем, и другим. Внезапно, одновременно и без шансов на пересмотр моего дела.

В романах пишут: «Он стоял как громом пораженный», именно так я ощущал себя, но, полагаю, со стороны я имел довольно жалкий вид. Представьте человека, застывшего на улице, как игрушка, у которой кончился заряд от заводного ключика. Потоки людей аккуратно обтекали меня, как столб. Я стоял в ожидании зеленого сигнала светофора и не мог контролировать слюноотделение, как и стоящий рядом бульдожка на поводке, с пониманием и сочувствием глядящий то на меня, то на KFC. Пусть заводного ключика для подзарядки не было, но судьба подбросила мне золотой ключик, который и повлек меня в объятия KFC.

Войдя туда, я оказался среди людей, которые словно бы пришли на кастинг для съемок в рекламе этой закусочной. Они ели с таким аппетитом и наслаждением, вгрызаясь в бургер так, как будто отдавались чувственному поцелую. На их лицах ярче неоновой вывески горело слово «экстаз». Они были так убедительны! Потом что не играли. Озираясь по сторонам, я врезался в хвост очереди из примерно двадцати паломников этого храма кентуккийского жареного цыпленка. Тот, в которого я влетел, обернулся, но увидев мою растерянность, вместо того чтобы возмутиться, лишь понимающе улыбнулся. Желудочный сок во мне вскипал, нервы были раскалены как противень, я лелеял в кармане пятифунтовую купюру, сулящую надежду на исцеление. С той поры прошло лет двадцать, но я до сих пор помню сумму чека – 3,49 и 1,51 сдачи. Тот факт, что цена и ценность это, как говорят в Одессе, две большие разницы я понял именно на этом примере. Счастье за три с лишним гроша и на всю жизнь. За эту цену я получил не комплексный обед, но путевку в Хореканию. Пусть пока это был билет не в каюту люкс, а в трюм, но плавание мое началось.