Кодекс наемника (СИ)

— Внизу хлеб, — мне показали на примере, — это смесь помолотых семян злаков с молоком, яйцом, и… Э-э-э… Ну, это основа. Эта смесь прогревается при высоких температурах и вот такой вид принимает. На хлеб намазан паштет, — опять тыкнув пальцем в свою конструкцию, он положил ее на круглую белую подставку, стоящую на столике с колесиками на концах ножек, и открыл металлическую ёмкость, из которой по комнате тут же разнесся чудный чуть терпкий аромат, — это перетертая со специями и добавками… — покосившись на меня, мужчина исправился: — Перетертое со специями и добавками мясо, — в стакан из металлического сосуда он налил что-то черное, с тонким слоем пенки, — сверху сыр, его из молока делают, и огурец, а все вместе называется бутерброд. В бутерброде могут быть разные компоненты, но всегда есть хлеб.

— Что такое спетсиями? — уточнила я единственное непонятное слово.

— Это… М-м, это помолотые зерна растений, которые придают особенный вкус или запах, — откусив свой бутерброд, Егор привстал и дал мне стакан с тем горячим черным запашистым напитком, я так понимаю, — это кофе, — пояснил он, — растворенный в горячей воде порошок из семян. Бодрит и придает сил.

— Я знаю про кофе, — пробормотала я, разглядывая свое отражение в поверхности жидкости, цветом напоминающей нефть, — но это ведь растение.

— Ну, его зерна обжаривают, измельчают и по определенной технологии варят, чтобы получился такой вот напиток, — мужчина смело сделал глоток и добавил: — только не обожгитесь.

Аккуратно откусив кусочек бутерброда, я медленно жевала и старалась понять вкусы. Огурец чувствовался сразу, хлеб почти не имел вкуса, паштет был чуть соленым и таким, что я не могла его описать, как и сыр, самую малость вяжущий на языке. Наверное, потому, что я в жизни ничего подобного не пробовала.

Кофе оказался горьким, терпким, но… Специфически вкусным, если можно так выразиться.

Вспомнив, что в воспоминании было непонятное слово, я решила спросить:

— Что такое постьель?

Приподняв брови, мужчина повременил с ответом, пока не освободил рот от еды.

— То, на чем вы сидите, — похлопав по деревянной основе, он назвал: — это каркас, — положив руку на мягкую поверхность, Егор продолжил: — это матрас, ткань на нем — простынь, вон то, — указав на мой мягкий прямоугольник, в эмоциях брошенный, он сказал: — это подушка. Все вместе называется постель, ну или кровать, одинаково.

Вполне удовлетворенная ответом и тем, что все легко запомнилось, я решила продолжить экскурс в местный лексикон:

— А что тогда значит трахатся?

— Тра… Откуда вы это слово знаете? — возмутился Егор, очень даже грозно хмурясь.

— Ты его сказал в своем воспоминании, — пожав плечами, я откусила еще кусочек. Видя полное непонимание на грубоватом лице, я пояснила: — эта боль, которую я могу причинить специально или нечаянно во время всплеска эмоций, сопровождает процесс моего погружения в маленький эпизод твоей памяти.

— Моей… Памяти? — отрешенно повторил мужчина, и вдруг зарычал так, что я вздрогнула и едва не пролила на себя кофе: — У вас нет никакого права лезть в мою голову! — прижав руки к груди, я с ужасом следила, как он медленно встает, страшный, как озлобленный дикарь. — Это мои воспоминания, они мне принадлежат!

Сделав шаг в мою сторону, он гневно выдохнул носом и с топотом вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Ну вот. Еще один. Оставив завтрак на столике, я взяла свою подушку с его кровати и легла лицом к стене, крепко жмурясь, чтобы не расплакаться. Дома меня все избегали касаться, а теперь еще и тут! Там они лишь боялись боли, а тут… Мне всю жизнь говорили, что я буду несколько одинока из-за дара, и я всегда принимала это как плату за всеобщее уважение и почет, знала, что меня никогда не бросят, пусть и будут держаться на расстоянии. Здесь же меня явно ждет полное одиночество. В этом мире я никому не нужна, меня никто не любит, они любят только деньги! Подумаешь, дались мне его никчемные воспоминания! Пусть скрывает свои секреты, сколько хочет, мне плевать!

Хмыкнув, я села и взялась доедать. Пусть катится этот жадный Егор вместе с Коном, хватит принимать их поступки близко к сердцу!

После завтрака я прошла в ванную. Не нужны мне никакие объяснения, сама справлюсь! На полочке стояли два стакана, в каждом — маленькая щеточка на длинной ручке, но одна еще запечатанная в плотную бумагу с рисунками и пластик. Если запечатана — чистая, верно? Между стаканами лежал белый тюбик, его белое пастообразное содержимое с мелкими голубоватыми вкраплениями пахло мятой. Видимо, щетка служит для механической очистки, а паста — для полировки. Все просто же. На вкус это средство оказалось едко-мятным, да и пенилось подозрительно, так что после тщательной чистки под разными углами я решила ее все же не глотать, даже прополоскала рот глотком воды. Ну так, на всякий случай.