Кое-что из написанного

Лаура, безусловно, не была лишена вкуса, и зеленое платье, которое она надела в вечер премьеры в Афинах, сидело на ней совсем неплохо. Днем я опасался, что доклад Массимо о «Медее» разбередит ее память, заставив вспомнить о Марии Каллас. Энцо Сичилиано рассказывал мне, что в период увлечения П. П. П. Каллас, Чокнутая терзалась адской ревностью, и неудивительно. Самую сильную ревность мы испытываем к тому, кто никогда не давал нам права ревновать и не даст ни малейшей возможности утешиться тем, что признает за собой хоть малую толику вины за свои поступки. Итак, «Медея». Этот фильм вышел в 1970 году, всего через два года после «Теоремы». Для Лауры это было как ржавый гвоздь, вбитый в память. Ни разу не взойдя на престол, она чувствовала себя свергнутой с него. Однако Лаура выслушала доклады без особого интереса и сосредоточилась на действе. Я сидел в пустом партере театра и смотрел, как тщательно она выставляет свет («Меня зовут Кис-кис, я свету говорю: „Зажгись!“»). Лаура сомневалась, включать ли в программу некоторые отрывки из П. П. П., и под конец отказалась от целого куска из «Оргии». Представления Лауры в Афинах и Салониках немногим отличались от «Жажды жизни», сольного поэтического спектакля по произведениям Пазолини. Этот спектакль Лаура давала уже несколько месяцев. Все кто побывали на нем, запомнили спектакль на долгие годы. Театральная инсценировка литературных текстов — поистине сложное искусство. И дело не в мастерстве декламатора, что само по себе подразумевает известный навык. Речь о высшем пределе, доступном немногим. За этим пределом голос, устное слово, соединяется с письменным словом и создает новое произведение, в буквальном смысле неслыханное. Превосходными образцами какого соединения являются Кармело Бене и Дино Кампана. При инсценировке стихов Пазолини Лаура шла совсем не тем путем, каким шел Кармело Бене, но добилась той же степени отдачи, накала, красоты. Зрители — греческие студенты и итальянцы, живущие в Афинах, умолкли с первыми звуками этих скорбных заклинаний. Поэзия П. П. П., пропущенная через немыслимый телесный фильтр Чокнутой, вырывалась наружу с такой убедительной силой, какой я никогда не ощущал при чтении его стихов. Она словно состояла из одной своей сути, тонкой, но более прочной, чем обычное колебание воздуха. Казалось, стихи повисают в широком пространстве между партером и потолком. Строки извлекались одна за другой из теплой и живой материи, как из пирамиды говяжьих сердец, ошеломивших нас накануне во время посещения мясного рынка. Они передавали жгучие чувства, прорывавшиеся сквозь толстый кокон литературного канона. В конечном счете стихи совершили главное волшебство поэзии — стали явью, претворились в жизнь, как будто смертным позволено вернуться обратно после собственной смерти.

* * *

На долю инженера Карло Валлетти, «первого» по образованию и социальному статусу, тоже выпадает радость от перемены пола. И он делает головокружительные открытия, вытекающие из этой перемены. Вернувшись после новой поездки на Восток, он, между тем, не находит своего двойника. Долгое и устойчивое равновесие, словно на редкость удачный семейный союз, нарушилось. Боль потери своего второго «я» — одна из самых мучительных. Но Карло должен смириться с этим и попытаться жить своей жизнью. На дворе май 1972-го. В Италии проходят выборы. Наш герой, хоть и молод, но уже неплохо продвинулся по карьерной лестнице. Теперь его гораздо легче подкупить. Ужин сильных мира сего переходит в некий мафиозный обряд. Карло «внезапно перестает чувствовать свой член, свою крайнюю плоть». В первую минуту ему не хватает смелости пойти в туалет римского ресторана и осмотреть себя. Пришло время «Второй опорной точки поэмы». Как и в случае с другим Карло, необходимо найти зеркало, чтобы рассмотреть собственное превращение и свои новые гениталии. И хотя П. П. П. не указывает на это, кажется, вполне уместно задаться вопросом: не есть ли видение себя с атрибутами противоположного пола тайна зеркала Нарцисса? Что любит Нарцисс? Себя самого, хорошо. Но что это означает? Не означает ли это истинное созерцание самих себя, до крайнего предела, смутное распознание скрытого пола — последнего стыда и последнего ресурса?

«Раздевшись, Карло обратил взгляд на свое отражение в зеркале. И сразу понял причину тяжести, давившей ему на грудь, а заодно и пустоты, неприятно облегчавшей низ живота под брюками. В верхней части туловища выпирали две огромные груди, а между ног на месте пениса зияла пустота, покрытая пушком волос: вульва».

(«Однако — добавляет рассказчик, — Карло выразил осознание произошедшей в нем перемены другими словами, словами народного языка», так ни разу и не замененными буржуазией.)

* * *