Кое-что из написанного

* * *

В последнее утро, проведенное нами в Салониках, Чокнутая захотела вместе со мной и Массимо посетить древние монастыри, пристроившиеся на холмах вокруг города и порта. В одной из книг по истории русской литературы я вычитал, что именно в этих монастырях в окрестностях Салоник утвердилась азбука кириллицы, и я был отнюдь не прочь совершить паломничество в монастырские дворы и потайные уголки, где зародился язык «Войны и мира», «Идиота», «Доктора Живаго». Как и во время посещения Парфенона, Лаура удивила нас своим проворством. Я заметил, что присутствие Массимо раззадоривало ее, властно пробуждало в ней былое кокетство. Я тоже по-своему радовался этому, поскольку при нем она не закатывала обычных сцен и не прибегала к своим садистским приемчикам. Правда, достаточно нам было остаться наедине хоть на несколько минут, как она быстро наверстывала потерянное время. Впрочем, мне уже было все равно, я знал, что это последние дни моей работы в Фонде Пазолини. При каждом удобном случае Чокнутая ворчала, что сразу по возвращении из Греции мы наконец соберемся для обсуждения пазолиниевских интервью, и тогда будет «всем потаскушкам по серьгам!» Словом, я упивался последней гастролью. С галантной учтивостью к дамам бальзаковского возраста, которую только неаполитанцы умеют доводить до совершенства, Массимо подавал Лауре руку. Наша экскурсия по монастырям выдалась просто замечательной. Мы останавливались на перекуры, наслаждаясь видом залива и знаменитой портовой башни — символа города. В какой-то момент совершенно неожиданно она попросила нас оставить ее одну в церкви, которую мы осматривали, но не уходить слишком далеко. Мы стали ждать ее перед церковью на небольшом каменном возвышении, прислонившись к колодцу из белого мрамора византийской эпохи. Дверь церкви была открыта, и мы могли различить на фоне иконостаса с магнетическими ликами пророков и апостолов очертания ее фигуры. Лаура погрузилась, если не в каноническую молитву, то в какие-то сокровенные думы. Не исключено, что за экраном ее черных очков две крупные слезы уже пробороздили обвислые щеки. Все это, комментировали мы с Массимо, казалось нонсенсом. О чем мог молиться такой человек, как Чокнутая, на каком языке и о чем она могла просить? Еще какое-то время она пребывала в отрешенном состоянии и слегка подрагивала. Затем опустила в церковный ящик пожертвование, столь же щедрое, что и милостыня, которую она положила в шляпу старого акробата. Взамен Лаура взяла из горки свечей одну единственную свечку, длинную и тонкую, какими они и бывают в греческих церквах, поднесла ее к короткому пламени уже горящей свечи и воткнула в чашу с песком. Далее тяга к сигарете взяла верх над мистицизмом, и Лаура вырвалась из теплого полумрака церкви, золотого и серебряного убранства, наркотического благовония ладана и присоединилась к нам. «Отдохнули, и хватит», — сказала она, подойдя к центру площади перед церковью. Эту фразу она произносила часто, почти автоматически, возвращаясь после непродолжительного отсутствия. В колоде своих многочисленных карт эта женщина располагала козырем ироничного осознания своей невыносимости.