Нашим последним делом в Салониках была презентация нового греческого перевода «Нефти». Сладив и это дело, мы отправились на машине в Афины. Я за рулем, Чокнутая рядом, а обожаемый Массимо, начинавший уже вызывать у меня некоторую ревность, на заднем сиденье. Хотя благодаря его присутствию поездка, сама по себе долгая и утомительная из-за дрянной дороги, оказалась вполне сносной. Массимо понял, как лучше всего укротить Чокнутую — забросать ее вопросами, превратив разговор в непрерывное интервью. Едва Лаура начинала рыться в сундуке своих воспоминаний, ее уже было не остановить. Она сама поражалась найденным там сокровищам. Все существенное в ее прошлом, казалось, происходило ночью, в упоительном возбуждении от сумятицы, эксперимента, провокации. На протяжении многих лет в нем не было места для скуки; на горизонте не возникало ни единого облачка разочарования и уныния. П. П. П., наделенный волшебным, сказочным свойством представляться вечным, был главным светилом этого счастливого мира. Однако он был не вечен. Пробуждение от его чар было тяжким, как самое тяжелое похмелье. Таким ему и суждено было оставаться без всякой надежды на иной исход. Смерть П. П. П. была здесь и при чем, и ни при чем. «Правда, — сказала нам Лаура, пока греческая весна делала все, чтобы показать нам по обочинам дороги свои красоты и свои сны забвения, — правда в том, что старость никогда не бывает в радость, и если кто-то говорит вам обратное, он врет, а я не в состоянии врать и не стыжусь это признать; стареть можно более или менее достойно, но в глубине души люди моего возраста все похожи на меня; счастливые бабушки и дедушки бывают только в телевизоре». Пока я вел машину, это поразительное восприятие человечества овладело моим восхищенным рассудком. Что ж, так оно и есть, нам не остается ничего другого, как стареть, чтобы внутри нас выросла своя собственная Чокнутая. Мы можем вести подвижный образ жизни, соблюдать диету, бросить курить, найти человека, с которым проведем остаток жизни. Либо поступить так, как поступила Лаура.