Кое-что из написанного

Когда мы приехали в Афины, день клонился к закату. Неожиданно холл Grande Bretagne превратился в филиал Италии того времени, ребяческой и восторженной. Дело было 18 мая. В тот вечер на афинском стадионе разыгрывался финал Кубка чемпионов между «Миланом» и «Барселоной»[27]. Под большими хрустальными люстрами суетилась кучка миланских болельщиков с видом топ-менеджеров «Фининвеста» или «Медиасета». Эти реальные парни были возбуждены от предстоящего матча, обильно надушены одеколоном и смазаны лосьоном после бритья. Их разноцветные галстуки в косую полоску пучились узлом величиной с кулак. Они производили неимоверный шум (в те времена считалось, что при разговоре по мобильному телефону нужно непременно горланить). Компанию им составляли одни из самых красивых женщин, которых мне доводилось видеть. С их хрупких запястий свисали отделанные блестками сумочки-клатчи. Их безупречные формы были облачены в платья, легкие, как вуаль из росы. Их пятки опирались на каблуки тоньше ножки бокала для шампанского. Вот она, тут как тут, словно на карнавальной телеге, новая раса наследников этого мира. Вся власть хозяев в сочетании с утонченной, неосязаемой харизмой слуг. Вся покорность домохозяек, слитая с иронией, сноровкой и цепкой хваткой элитных шлюх. В этой группе поддержки, состоящей из богатеньких болельщиков со спутницами, итальянская раса достигла непревзойденной точки своей эволюции и, я бы добавил, трагической красоты. Столетия шутовства, хладнокровных убийств, притворства и беспринципности привели к тому, что, окопавшись в надежном укрепрайоне настоящего, она не скрывала своих намерений завоевать будущее. Я и Массимо уподобились телохранителям Лауры и плечом к плечу шли к стойке регистрации, рассекая небольшую толпу. До этой минуты благодаря Массимо Лаура была идеальной попутчицей, но вид этих людей вывел ее из себя в считанные секунды. «Какого им тут нужно? — шипела она. — Какого они тут вопят, эти дикари?» Будь мы в комиксе, над ее головой сгустились бы молнии и черепа, означавшие недовольство, готовое взорваться. Оно и взорвалось, когда администратор гостиницы попытался доказать, что для нас забронировано не три, а два номера. Лаура взревела на своем отличном французском так громко, что заставила умолкнуть галстуконосцев с их мочалками. Явился управляющий Grande Bretagne собственной персоной, и ситуацию как-то разрешили. Мы снова прошли мимо пахучей и разодетой компании болельщиков «Милана». «Браво, синьора Бетти!» — брякнул кто-то из пожилых. Брякнул, лишь бы брякнуть. «А пошел бы ты», — ответила она, следуя прямиком к лифту. Массимо задержался у стойки ради какой-то формальности. Едва дверь лифта закрылась, Чокнутая принялась как-то странно возиться, одной рукой подняв широченную юбку, а другой шаря в ворохе одежды, точно поправляя что-то. Потом она слегка наклонилась и знаком приказала мне молчать. Ее взгляд за темными линзами очков не поддавался расшифровке. Бывают моменты, когда ты спрашиваешь себя, не сон ли это, ибо увиденное настолько невероятно, что действительность кажется сотканной из грез. Да, Чокнутая мстила за бог знает какое личное оскорбление, нанесенное ей в холле гостиницы. Представляете себе звук мочи, орошающей ковролин лифта солидной гостиницы? Когда мы вышли из лифта, там расплывалось пятно. Оно было ровно тем, чем казалось, — автографом, оскорблением, капризом старой девочки-бочки, которая не хочет мириться с теми, кто вызывает у нее неприязнь или страх.

* * *