Кое-что об одиноких девушках, легких деньгах и вуалехвостых сумчатых хомяках

– Например, что? – насмешливо поинтересовалась Анна. – Все, что можно было продать, мы с тобой уже продали. Если только себя… Но боюсь, за нас не дадут столько, сколько за щенков. Средняя ставка на рынке продажной любви – сто долларов.

– Значит, пара щеночков – это всего лишь тридцать ночей, иными словами, один месяц продажной любви! – жизнерадостно воскликнула я, но, наткнувшись на мрачный взгляд Анюты, осеклась: – Я пошутила. Да уж, обидно получилось…

– Не то слово, – хмыкнула она, расправляя газету.

– Но согласись, идея была хороша!.. Ну и какие сегодня ты вычитала вакансии?

– Ничего хорошего, – вздохнула Анечка. – Чувствую, придется нам с тобой в официантки идти. Больше нам нигде не суждено пригодиться. Будем подавать чай, улыбаться жующим физиономиям и рассчитывать на чаевые. Как тебе такая перспективочка?

Я ничего не ответила – только обреченно вздохнула.

АНЕЧКА

Мы – лузеры. Я не кокетничаю, не напрашиваюсь на комплимент. Это правда. Городские лузеры нового формата – вроде бы и выглядим как конфетки, и занимаем неплохую квартирку недалеко от центра Москвы, и одеваемся не в каком-нибудь Jennifer, а как минимум в Morgan, и спим не с самыми уцененными персонажами (однажды в моей постели побывал и вовсе известный сериальный актер, то есть, если вдаваться в подробности, не он в моей постели, а я в его автомобиле, но это вообще к делу не относится). Все это не имеет никакого значения. Мы лузеры, и положение наше шатко, как корабельная палуба в девятибалльный шторм. Ни образования, ни работы, ни оформленных стремлений, ни даже амбиций, ни денег, ни связей, ни папы-банкира, ни любовника-бандита – только кредит на холодильник, который мы никак не можем погасить, да периодически наваливающаяся депрессия. А ведь нам по двадцать семь, не девочки уже. Могли бы чего-то и добиться… Вот одна моя бывшая одноклассница открыла магазинчик нижнего белья и процветает, вторая открыла кофейню и тоже процветает, третья открыла счет в банке, потому что вышла замуж за какого-то мажора с Рублевки, и процветает еще хлеще первых двух. А мне даже стыдно приходить на встречу выпускников, потому что нечем, ну решительно нечем похвастаться.

Хорошо Маше, подружке моей закадычной, моей вечной flatmate и напарнице по беспросветному лузерству, – она хотя бы оптимист. Не проходит и дня без того, чтобы она что-нибудь не придумала – то с горящими глазами подсовывает мне статью о том, какие бешеные бабки заколачивают стриптизерши, то собирается открыть йога-клуб, то теперь вот носится с идиотской собачьей затеей. Милая наивная Маша.

В ту ночь я, как впрочем и обычно, долго не могла уснуть. Открытые глаза, руки поверх одеяла, раскиданные по подушке волосы… Я вяло наблюдала за причудливым танцем теней на стене, когда вдруг мой мазохистский покой нарушил резкий звук открывающейся двери.

– Анюта, ты спишь? Спишь? – в комнату ворвалась взлохмаченная Машка. – Ну скажи, что не спишь!!!

Протянув руку, я зажгла бра, села на кровати и взглянула на часы. Половина третьего.

– Уже не сплю. А что, у нас пожар?

– Анечка, как хорошо, что ты еще не успела уснуть! – завизжала она, бросаясь мне на шею. – Я бы не дотерпела до утра! Я такое тебе расскажу. Такое!

– Ты и мертвого разбудишь, – пробормотала я. – Что там у тебя, выкладывай.

– Вот! – она грохнула на мою кровать какие-то измятые листы.

– Что это? – удивилась я. Прочитала название, и мои брови поползли вверх. – Зачем ты мне это среди ночи притащила?

– Я нашла это в Интернете! Смотри!

Маша зашуршала страницами и наконец ткнула мне под нос фотографию, на которой было запечатлено существо вида самого что ни на есть идиотского.

Судя по всему, это был грызун. На толстощекой мордочке поблескивали хитроватые глазки-бусинки. Туловище зверька было чересчур упитанным, хвост – длинным и пушистым.

– Что за отвратительная рожа? – усмехнулась я.

– Отвратительная рожа бывает у тебя, когда не выспишься и не успеваешь накраситься, – беззлобно заметила Машенция, – а это – вуалехвостый сумчатый хомяк!

– Какой-какой?

– Вуалехвостый сумчатый, – назидательно повторила Маша. – Это искусственно выведенная порода. Они чуть крупнее обычных хомяков. Порода отличается повышенной сообразительностью и добрым нравом.

– Ты что, решила завести домашнего питомца?

– У меня уже есть один – ты! – рассердилась она. – Как можно быть такой недалекой! А где твое хваленое логическое мышление? Вот о чем мы сегодня за ужином разговаривали?

– О том, что, судя по всему, нам придется стать официантками, – со вздохом припомнила я.

– А еще? – не отставала Машка.

– А еще о твоей подруге Ладе, которая разбогатела на продаже щенков.

– Вот! – торжествующе воскликнула Маня. – Мы говорили, что щенки нам не по зубам, потому что они слишком дорого стоят, да и квартирка мала.

– Ну и при чем тут… Постой… – до меня начало медленно доходить, – уж не хочешь ли ты сказать, что…

– Вот именно! – обрадовалась она. – Мы с тобой будем разводить вуалехвостых сумчатых хомяков! Они стоят гораздо дешевле и занимают меньше места. Хомяков вообще в трехлитровых банках держать можно.