И это хорошо, это правильно. В этом и есть огромное отличие нас, людей, от исполинов мироздания. Нет, мы не мелкие букашки, мы те, кто руками трогает землю и ловит соленые капли звезд. Кто смотрит с восторгом на небо и улыбается своему ребенку. Кто швыряет в раздражении стопку бумаг и бежит навстречу волнам.
Мы велики в своей повседневности. В своих эмоциях и страхах. В своих мечтах и сомнениях. В своих попытках всегда сделать наилучший выбор.
Володя когда-то сделал свой.
Как и я. Причем во всем.
Посмотрела на Максима, все еще укладывающего лунницы в специальные отделения и улыбнулась.
Он тут же вскинул голову.
Мы чувствовали друг друга с каждым днем все лучше.
Я даже шутила, что он теперь не сможет мне изменять — узнаю ведь; а он огрызался, что найдет меня где бы я ни спряталась — хоть в Мариинской впадине, хоть на Эвересте.
Нет, мы не лезли глубоко в душу друг другу или мысли, уважая личное пространство, но были настроены друг на друга, как настроен музыкант на свой лучший инструмент. Только вот музыкантами были по очереди.
— Что? — спросил он, и тоже улыбнулся.
Я покачала головой. А мужчина закрыл коробку, подошел и обнял меня сзади, прислонив мою голову к себе и перебирая волосы:
— Устала?
— Устала.
Неделя выдалась тяжелой. Впрочем, когда это она была легкой? Я не стремилась к легкой жизни, меня радовала возможность проживать каждый день на полную — со всеми горестями и радостями, разочарованиями и победами.
Максим начал разминать мне плечи.
А мне стало как-то тихо и хорошо. Я прикрыла глаза и уже было собралась сообщить ему новость…
Дверь в главную "лабораторию" распахнулась.
— Так и знал, что найду вас здесь, — Никита широко улыбнулся и зашел в комнату, чуть прихрамывая. Два пальца на правой руке у него было перебинтовано.
Я недоуменно приподняла бровь.
— Эксперимент, — от младшего Арсенского так и шла лучистая энергия радости. — Представляете, мне попробовали ввести новую составляющую, и с пальцев начали сыпаться искры, ну от неожиданности, понятно, я упал, зацепился ногой за провод и… Вот.
Он гордо продемонстрировал нам перебинтованную лодыжку.
Максим заворчал, а я засмеялась.
Когда Никита сказал, что готов стать подопытным кроликом для испытаний по "переливанию магии" мы и подумать не могли, что он подойдет к этому настолько серьезно. Его не вытащить было из подвалов Комитета. Максим неоднократно пытался немного приструнить сына, но сам же отказался от подобных действий — Никита был бойким и умным парнем, с жаждой деятельности и свершений, и не стоило его ограничивать в самостоятельности.
Эксперименты шли с переменным успехом.
Опытным путем удалось все-таки выделить то, что называли "внешне-магическими частицами", и на их основе стали создавать "волшебные таблетки" дающие своим пользователям временное внутреннее могущество. Откат от таких веществ был довольно сильный, как и побочные эффекты. Да и направленность дара при разовых вливаниях было не определить — и уж тем более не развить. Но мы понимали, что это лишь начало. И совместно с иностранными коллегами бросили все силы и средства на подобные опыты.
И все наши возможности на то, чтобы информация об этом пока никуда не просочилась.
Здесь следовало действовать осторожно.
Нет, маги не были жадными — в целом. Но многие из них зарабатывали и жили именно за счет того, что сильно отличались от других людей. А значит, будут возмущены.
Второе — всех беспокоило, что далеко не всем людям можно было магию "перелить". Точнее, было не так много людей с предрасположенностью к магии, как это назвали. Да еще и параметры этой предрасположенности понять прямо сейчас мы не могли. Соответственно предполагали панику, домыслы, интриги и спекуляцию на этой теме, если она станет доступна общественности раньше, чем Комитет полностью все отработает.
Впрочем, так и так паники и домыслов не избежать. Так что будут проблемы…
Но у нас уже есть люди, которые эти проблемы решают.
— А к семинару ты подготовился? — со смешком прервала в красках расписываемые истории, напоминая о том, что в университет он стал ходить гораздо реже, чем требовалось.
Никита поперхнулся и буркнул:
— Тебе лишь бы подбить птицу на взлете.
Я закатила глаза.
А Максим вытащил меня из кресла, повернул к себе и приобнял, приблизив лицо к моему.
— Ты не прав, — проговорил он сыну — не может ставить силки тот, кто учит летать.
Он нежно поцеловал меня и потерся носом о мой нос.
Никитин стон, полный показного страдания, был слышен, кажется, во всем здании. Арсенский сердито посмотрел на дерзкого мальчишку, а я хихикнула.
— Такими темпами вы скоро подарите мне братика или сестричку, — скривился Никита
Максим, неожиданно, смутился:
— Ну… Об этом рано еще говорить…
А я вздохнула и потупилась. Кажется, это подходящий момент:
— Да нет, не рано… Как бы уже поздно. — и посмотрела на одинаково ошеломленных синеглазых красавчиков, уже предвкушая третью синеглазку рядом. Мои-мои. А я — их. И с учетом того, что я собиралась взять фамилию мужа после свадьбы, которая состоится через две недели в Италии, скоро в этой семье вместо двух Арсенских станет четверо.