Кофейня

Выйдя из гостиной, он немедленно направился в прихожую и, набросив на себя плащ, хлопнул дверью…

Роза находилась в полном отчаянии. Разбив бокал и сняв с себя это платье, она бросила его под ноги и, открыв бутылку, вылила вино на платье. Сигареты… Она хотела курить и, не глядя под ноги, зацепила пяткой осколок. Босиком она направилась в кухню, достала пачку сигарет из верхнего ящика и, не открывая окно, закурила. Глубокие затяжки, учащенное сердцебиение. Ее рука дрожала, и маленькие капельки с подбородка падали на обложку книги.

«…Тошнота. Первым и нежданным звоночком нашего счастья была ее тошнота. Частые боли в пояснице и повышенная усталость говорили сами за себя. А еще и задержки… Мы спешно направились в больницу. Доктор подтвердил все симптомы, и тогда мы находились не там, в темных коридорах отделения, а в глазах друг у друга, наполняющихся взаимностью… Тот день был настолько красив, что будь я художником, я сотворил бы шедевр и посвятил его ей. Тот день дышал воздухом будущих вдохов, первых вдохов и открытых миру глаз. Улицы были наполнены яркостью и необычайным светом, даже ночью за окном светили и загорались первые звезды, чтобы подарить этому миру самую яркую звезду.

Колокольчики в детской, бантики и вязаные носочки. С каждым днем наша спальня наполнялась новыми игрушками и ощущениями, горячими поцелуями и теплыми объятьями. Нелепыми капризами и старыми платьями, которые ей больше не подходили.

Я представлял ее матерью… Ведь еще недавно мы лежали одни на этой кровати, и казалось, что вот оно, счастье. Ее глаза, улыбка и даже скользящая по щеке слезинка. Я видел в ней женщину – верную и покорную, неподвластную мне, но преданно-гордую и до горя желанную… Это так непривычно – впервые назвать ее матерью. Это так необычно, ведь отец – тоже не просто слово, мне нужно стать им. Мне нужно быть… Не прятать себя в горьком стакане, когда в пылу ссоры она оттолкнет меня. Крепче держать – я знаю, для нее это огромное испытание. Не отпускать ее руку, разве немного ослабить. С такой, как она, я сильнее, чем есть. Я мужчина. Я справлюсь.

Каждый месяц звенел, как колокольчик, напоминая о том, о чем мы не забывали ни на минуту, ни на мгновение. Когда я смотрел на нее, она все чаще смущалась и говорила о том, что сильно поправилась за эти четыре месяца. Меня это волновало меньше всего на свете. Я всегда поддерживал ее, не считая это постыдным. В какой-то степени мне самому становилось некомфортно от того, что в ее мыслях темнели такие нелепые версии и догадки, что я могу уйти и бросить ее из-за каких-то лишних килограммов или измученных бессонницей глаз. Больше всего я пытался предотвратить пожар еще до его возгорания, как и сигареты – я прятал их, как прятал и ключи – ей было сложно, я знаю. В такие моменты нет больше слов «я» и «не буду», в эти моменты приходится идти на уступки и поступать правильно, ведь каждая ошибка может оказаться роковой.

Частые перемены настроения, нервные срывы на пустом месте – это было настоящим испытанием не только для нее, но и для меня. Я с улыбкой вспоминал те первые дни, когда она у меня оставалась, и понимал, что те дни по сравнению с этими были еще цветочками. Мне казалось, что я начал сходить с ума…

Я бросал курить вместе с ней, а до этого она трижды бросала меня, ведь я не позволял ей больше курить. Ни одной сигареты, ни одной затяжки – это было сложно. Когда она крепко засыпала, я бесшумно покидал квартиру и на лестничной клетке выпускал едкие, но до последнего жара желанные клубы дыма. Я выпускал все то, что накопилось за день, и мне становилось легче. Докурив, я бросал в рот целую горсть мятных конфет, а затем принимал душ и чистил зубы, чтобы она не смогла почувствовать запах.

Сложнее всего было смириться с тем, что смириться с собой она не могла. Ее капризы выходили за рамки нормального. Мало того, что на ужин в мою сторону летела посуда, когда я опаздывал с работы, так еще и ножи… Я их выносил из квартиры, а она в слезах сидела на кухне и просила прощения. Говорила, что ничего с собой поделать не может. Я брал ее за руки и в какой-то момент, стоя на коленях и положив голову на ее колени, я все же понимал, что счастлив. И осознавал, что все это временно. Маленькая черная полосочка, после которой наступит сплошная белая.

Последней каплей моего терпения стало обвинение в измене. Во время стирки грязного белья она нашла пятно от помады на моей белой рубашке. Она кричала и бросала в меня все, что было под рукой, а я молча пошел в гостиную, открыл ее сумочку, взял помаду и принес ее в ванную. Поставив такое же пятно рядом на этой же рубашке, она вдруг все бросила и начала меня целовать, а я ее крепко обнял. Но думал я тогда уже совсем о другом…