Кофейня

Что-то громко застучало в моей груди, но это не сердце, оно давно остановилось, как сломанные часы. В один момент и навсегда. Что-то глухо и громко стучало…

– А как же наша маленькая Роза? – с искоркой надежды в глазах спросила она.

– Я пересажу ее в маленький горшочек с землей и буду поливать каждый день. Обещаю.

– Меня ты тоже пересади в тот горшочек… – это были ее последние слова в тот вечер.

Не забрав ничего из своих вещей, она ушла, положив свои ключи на холодильник. В красивом красном платье, которое мы выбирали вместе. С красной помадой на губах, тихо, не сказав даже «прощай», она ушла…

О чем я думал тогда? Мне казалось, она вернется. Я в это верил всей душой, с горящей надеждой. Я ее ждал, качая кроватку и держа в руках куклу, которую она купила на пятом месяце. Я вспоминал ее капризы, как ломал ее сигареты и выбрасывал пачку за пачкой в окно. Как целовал ее животик и как впервые услышал удары… Мне казалось, я тогда плакал, но глаза мои были сухими. Я ждал ее, чтобы назвать мамой. Матерью. Ведь я никогда ее так не называл. Я ждал ее, чтобы сказать, что, кроме нее, у меня нет никого, ради кого мне бы стоило жить, оставаться в этом забытом Богом мире. Я умру в этой проклятой квартире и хочу, чтобы меня положили рядом с дочерью, с нашей маленькой девочкой. Я буду качать ее на руках, петь красивые песни и засыпать вместе с ней. А засыпая меня землей, не нужно слез и воспоминаний, просто закопайте меня поглубже, в моей любимой синей рубашке… И знаешь, я буду рад, если в этот момент я стану для тебя любимым, как раньше…

Она не вернулась ни ночью, ни утром, ни даже спустя неделю. Я, как и обещал, поливал каждый день наш цветочек и разговаривал с ним. Мне было с кем поговорить: она меня слушала внимательно и, казалось, даже отвечала мне, когда бутылка становилась пустой. Роза мне говорила, что ей очень тепло и хорошо в том саду. Что птицы прекрасно поют, и спелые яблоки такие вкусные, и что она хотела бы принести их мне, чтобы я попробовал их и перестал пить и убивать себя. Она говорила, что плачет, когда я теряю рассудок и разбиваю все вдребезги. А еще она говорила, что держит за руку маму, которая закрывает ей глаза, чтобы она ничего этого не видела. Я, кажется, сошел с ума, а если нет, то нужно бросить пить…

Бутылка за бутылкой, я не помнил, какое сегодня число, и цветочек наш я забыл полить. Что со мной? Где мой револьвер? Мне пора уходить… Меня там ждут. Я достал револьвер, меня качало с одной стороны в другую, я плохо стоял на ногах, но трезво вставлял патроны в барабан. Не успел приставить ствол к виску… Щелчок. Пустота…

Я умер? Где я, и что это за место? Старый кирпичный потолок и дикая вонь, что привела меня в сознание. Я лежал на твердой доске, которая покачивалась, как качели. Я упал с нее, и меня стошнило на холодный бетонный пол. Холод. Очень холодно… Ничего не соображая, я попытался встать. У меня это получилось с трудом. Я находился в темной камере, где вместо двери была решетка. Почему так темно? И как я здесь оказался?

Решетка заскрипела, и грубый мужской голос крикнул: «На выход!»

Выйдя из камеры, я ничего не понимал. Меня поставили к стенке, и, твердо приказав: «Руки за спину», надели наручники. Они впились в запястья с такой силы, что с каждой секундой я убеждался, что чувствую боль, а значит, еще живой. Но что здесь происходит?

Приведя меня к двери прямо по коридору, с меня сняли наручники, и я начал массировать запястья. Нереальное облегчение. Когда я зашел в эту дверь, яркий свет ослепил меня. Я пытался прикрыть глаза рукой и, немного привыкнув к свету, увидел перед собой коренастого мужчину в военной форме, что сидел за столом и смотрел на меня. Уже не было никаких сомнений, где я нахожусь, но другой вопрос: как я сюда попал?

– Присаживайтесь, – вежливо предложил мне он.

– Благодарю, но, как мне кажется, я еще успею насидеться.

– Хорошее у вас чувство юмора, – улыбнулся он.

Да какой тут к черту юмор? Это какое-то недоразумение. Еще вчера я находился у себя в квартире, а сегодня очнулся здесь. Это что чья-то шутка?

– Что случилось? Как и почему я оказался здесь? – без лишних церемоний спросил его я.

Он улыбнулся еще шире, и в его улыбке я не увидел ничего хорошего. Открыв ящик своего стола, он достал мой револьвер в прозрачном пакете и, глядя то на него, то на меня, продержал его в руках минуты две, чтобы я успел его рассмотреть.

– Это ваш револьвер? – спросил он меня. Хотя мне показалось, что это был вовсе не вопрос, нотки вопроса я как-то не расслышал.

Что мне ему ответить? Врать бессмысленно: на револьвере полно моих отпечатков. Хранение оружия без лицензии – это статья, и весьма солидная. В любом случае, влип я по полной.

– Да, он мой.

Положив его обратно в тумбочку, он достал какие-то бумаги и начал что-то писать. В эти минуты я все равно не мог понять, что случилось, кто дал наводку? Неужели это дело рук ее отца? Конечно, больше ведь некому. Вот сволочь!

– Как я понял… – начал я, но он меня перебил: