Кофейня

– Вы обвиняетесь в убийстве вашей жены. Вы подтвердили, что орудие убийства принадлежит вам. Ваши отпечатки, найденные на револьвере, совпадают с отпечатками на теле жертвы. Советую вам найти хорошего адвоката! – процедил он сквозь зубы.

Его слова током прошли по всему телу. Я не помню, что было дальше, и что он еще говорил, я подписывал какие-то бумаги, а после меня завели обратно в камеру. Надеюсь, я умер, потому что если я еще жив, то кому-то придется за это ответить. В моих жилах теперь текла не кровь, а ненависть, которая переполняла меня всего. Воспоминания о ней, горшочек с нашим цветочком, ее последние слова… Я весь дрожал, мои скулы сводило от злости, я разбивал кулаки о стену. Ничто не могло перекрыть эту волну боли, что затопила меня полностью. Я захлебывался в ней, не нуждаясь в воздухе… Только месть и ненависть. Только месть и один единственный вопрос: кто?

Дела мои были плохи, это я хорошо знал и без адвоката. Сгнить в тюрьме – не самый лучший способ умереть, получить пулю в лоб на свободе от ее отца – и того хуже. Уверен, он достанет меня из-за решетки и перегрызет глотку зубами за то, чего я не совершал. У меня не было выбора, а выхода – тем более. Но умирать мне уже не хотелось, я весь был поглощен местью и расплатой за кем-то содеянное. У меня появился стимул жить, но отобрали право на жизнь. Надеюсь, если я и умру, то пусть на пороге нашей квартире меня встретит она с нашей маленькой лялечкой. Эта единственная мысль освобождала меня от страха. От этих цепей и наручников. Что будет дальше, я не знал…

Той ночью я вспоминал, как нес ее на руках в день нашей первой встречи. Она смотрела на меня, а я смотрел прямо, чтобы не споткнуться. Вспоминал, как она переехала ко мне и сбрасывала пепел в мою любимую кружку, а после сорвала с меня полотенце… Я помню ее запах, ее голос и мои любимые пальцы, которые я постоянно целовал без причины… А разве нужна причина, чтобы поцеловать человека? Чтобы сказать, как нуждаешься в нем, и периодически напоминать об этом? Разве нужна причина, чтобы просто любить? Увы, сказать это ей я не успел…

Четвертую ночь я не спал и винил себя. Зачем я ее тогда отпустил? Если бы я знал… Я бы увез ее на самый край света, ближе к морю и золотому песку, ближе к солнцу и звездам. Это было нашей мечтой. Втроем, и домик у моря…

– На выход. Руки за спину!

Я вновь стоял у этой стены, и направлялись мы по тому же темному коридору, к той же двери.

Зайдя внутрь, я не поверил своим глазам. Ее отец сидел возле офицера и подписывал какие-то бумаги, что-то тихо говоря, чтобы я не мог расслышать. Ну, вот и пришел конец. Я начал про себя читать молитву, забывая строки и слова, но поддерживая ее ритм. Боялся ли я смерти? Только не в этой жизни.

– Присаживайтесь, – сказал мне офицер.

– Я постою, – спокойно ответил я.

– Садись, сынок… Садись.

Меня передернуло. Я не верил своим ушам: он назвал меня сыном, или мне это послышалось? Ничего не понимая, тем не менее, я присел.

– С вас сняты все обвинения. Вы свободны, можете получить свои вещи на посту у дежурного, – заявил офицер.

– Это что, шутка? – не сдержался я, не понимая, как такое возможно.

– Тебе сказали: свободен. Иди, переодевайся и жди меня на улице, – твердо сказал ее отец.

Возражать я не стал и направился к выходу. Получив свои вещи, я стоял и ждал его возле поста. Закурив сигарету, почувствовал необычайное облегчение и мимолетную эйфорию. Свежий воздух, а не тюремная вонь… Я стоял и думал: неужели Господь услышал мои молитвы? Либо их услышал кто-то другой, ведь в моих мыслях не было больше ничего святого.

Я никогда не был в этом доме, точнее сказать, дворце. Он показывал мне ее детские альбомы и комнату, в которой она жила. Когда он оставил меня одного, я слегка наклонился, чтобы сдержать слезы… Везде ее карие глаза. Фото. Портреты. Я смотрел на них и не мог ничего с собой поделать, мою душу разрывало на части, мне хотелось скулить от досады и боли.

– Ничего, сынок, потерпи, – зайдя обратно в комнату, поддержал меня ее отец.

В его руках был коньяк, который стоил примерно как половина моей квартиры. Присев рядом на диван, он обнял меня со всей силы, а я его еще крепче. Я чувствовал его боль каждой клеткой, и от этого становилось еще больнее. Я понимал его, как отца. Еще пару месяцев назад этот человек был для меня самым опасным врагом, а сейчас он называл меня сыном. Как же я его понимаю… и осуждать его за прошлое не имею права. Что может быть страшнее потери дочери? Наверное, только потеря любимой жены…

– Прости меня, если сможешь. Я знаю, ты любил ее, пылинки с нее сдувал. Но ты не имел ничего…

– Я имел все.

– Ни внученьки долгожданной, ни дочери… У меня нет ничего, кроме денег. Все свое состояние и жизнь я бы отдал сейчас за них… Все до последнего цента и капли крови, – продолжал он, вытирая руками глаза.

– Кто это сделал? – не удержался я.