Кофейный роман (СИ)

— Великовозрастный олух, — не сдержалась она. — Только ты мог так влипнуть!

За тридцать с лишним лет своей довольно веселой жизни, наполненной приключениями разного рода и кучей проблем, нажитых по собственной дурости, Ярослав Закревский если что и усвоил, так это то, что всегда может положиться на старшую сестрицу, которую по совместительству искренно считал своим лучшим другом и «просто хорошим парнем», с которым и на рыбалку можно сгонять. Он поднял на Тасю глаза и криво усмехнулся:

— Да я не влип. Я окунулся по самые уши. И назад не выбрался пока.

— Ну и идиот! Нашел себе… водоем для плавания. На хрена тебе баба с прошлым? Еще и с таким. Это даже не ребенок от бывшего мужа!

— Ребенок от бывшего — фигня, — протянул Закревский, почесав бороду. — Но вопрос иначе стоит. На хрена ей я со своей любовью?

— Перед кем стоит? — насмешливо поинтересовалась сестра.

— В данный момент передо мной. И я не знаю, что с этим делать, чтобы хоть ей идиотом не казаться. Самому себе я уже давно напоминаю какого-то олигофрена… Слушай, я тебе говорил, что ее муж назвал это патологией? Вот походу… оно…

— Ты бы себя лучше о другом спросил: оно тебе нужно? И зачем?

Действительно. За-чем.

Последние полтора месяца в Киеве Закревский прокручивал в своей голове регулярно, как только чуток очухался. Вынужденное бездействие его напрягало. Он не выносил отсутствия движения вперед. Пытался созваниваться с Санькой. Точнее, она с ним. Всякая ерундень его, в кои-то веки, не выводила из себя, а казалась спасением. О деле Каргиных не говорили. Это было табу. Санька всегда проявляла себя как сообразительная помощница.

Но о Нике он задумываться не пытался. Она и без того из головы не шла. Ни в бреду, ни во сне.

— Я без нее не могу, — пробормотал он невнятно.

— Так почему тебя е… волнует, как это называет ее муж? — вспылила сестра. — У тебя что, своей головы нет?

— Моя голова не в состоянии найти верное решение. Между прочим, впервые. Бракованная голова, — помолчал. Потянулся за сигаретами, но передумал. И, не глядя на сестру, проговорил: — Хуже всего — осознавать, что я для нее из той толпы мужиков, через которых она прошла. Ничем не отличаюсь. Иногда я думаю, запомнила ли бы она мое лицо, если бы не усы.

— Совершенно бракованная голова. Еще одну такую же знаю, — бормотнула она себе под нос. — Ты на хрена за нее думаешь?

— Вот тут всплывает еще одна проблема, Тась. Я несколько месяцев вообще ни фига не думал. Только по гостиницам ее таскал. Какие можно выводы сделать, а?

— Не надо делать выводов! Не тебе их делать, — она вздохнула. — Понимаешь, что ты что-то делал не так? Так исправь, а не продолжай в том же духе. Только сначала… Слав, ты подумай. Не за нее, слышишь, а за себя! Сможешь ты со всем, что знаешь о ней, жить каждый день. Оно ведь никуда не денется. Ты сможешь сам не вспоминать и ей не напоминать? Потому что пока не похоже, чтобы ты ей доверял. И сам не знаешь, нужен ли ей. Только версии выстраиваешь, юрист хренов!

Ярослав откинулся на подушку и уставился в потолок. Он молчал долго. Сестра была права. Но права только в том единственном допущении, которое касалось его. В том случае, если он принял решение. Чего он сам хотел. Действительно. По-настоящему.

— Знаешь, чего боюсь?

— Чего?

— Что когда в Киев вернусь, ничего не изменится. Все будет так же. Я буду заниматься с ней сексом во всех мыслимых и немыслимых локациях и позах. А ей будет плевать. Как думаешь, мазохизм лечится?

— Идиотизм точно не лечится, — отмахнулась Тася.

— А я зажрался, — рассмеялся вдруг Слава. — Обычно это меня любят.

13

В феврале был апрель. В марте — январь. Погода сошла с ума и была под стать так и не нашедшему умиротворения Ярославу Сергеевичу Закревскому.

Он въехал во двор высотки, в которой жил последние два года с тех пор, как купил квартиру. К тридцати годам у него было все, о чем он мог мечтать, когда после школы приехал поступать на юрфак в столицу. Ничего не зная, ничего не умея. Ума набирался по ходу дела.

Поступил легко. Даже на удивление легко. И первый курс среди мажоров сыграл свою роль, когда он думал, что легко будет и дальше. Когда подражал, когда забывал, какой ценой даются родителям деньги на его содержание. Когда обнаглел настолько, что соблазнил дочку декана, за что фактически был отчислен после летней сессии.

А потом контрактное обучение. Работа по ночам. И ощущение абсолютной потерянности. Наверное, зацепился и выплыл только в силу молодости и характера. Скольких жизнь обламывала, он имел представление. Но, тем не менее, теперь у него была квартира в Киеве. Была хорошая машина. И была приличная работа, которую он любил. Охеренно круто!

Закревский припарковал машину на своем месте, приподнял воротник пальто и даже поправил шарф. Выбрался из салона, хлопнул дверцей и повернулся к подъезду, у которого, слегка притопывая, бродила Оля. На лавке наблюдался большой пакет. Определенно с едой.

— Ярик! — бросилась она к Закревскому.

— Я-рос-лав! — огрызнулся он. — Ты что? Ночевала тут?