Кофемолка

На этом, к счастью, мой карьерный рост приостановился. На втором году своей нью-йоркской жизни я оказался внештатным критиком в «Киркусе» — аскетичном издании, основными читателями которого были владельцы книжных магазинов и (здравствуй, мама) библиотекари, принимающие на его основе решения об объемах оптовых закупок. Средняя рецензия насчитывала около трехсот слов и шла без подписи. Освобожденный от шанса быть узнанным и вытекающего риска физической агрессии, я был беспощаден. Моей специальностью были дебютные романы молодых авторов по 50 долларов за штуку. Моя ставка, таким образом, составляла около 16 центов за написанное слово. Моя ставка за прочитанное слово, если считать, что в среднем романе около ста тысяч слов, была 0,0005 цента. Тем не менее к концу того года, когда мы с Ниной стали встречаться, я уже мог — с помощью одной из трех кредитных карточек, находившихся в четко рассчитанной ротации, — периодически платить за обед.

В 2002 году Нина была шифром; к 2006-му она перешла в статус ребуса. Мы встретились на нью-йоркском марафоне. Я не бежал, боже упаси. Бежал Блюц, и ему нужны были зрители. Он запихнул меня добровольцем в команду переводчиков, многоязычную бригаду, призванную помогать иностранным спортсменам не заблудиться в бешеной суматохе «места встречи» — десяти кварталов вдоль Центрального парка, разбитых по алфавиту и отведенных для воссоединения марафонцев с друзьями, семьями и верхней одеждой. Ангажемент включал бесплатный обед и возможность показать себя знатоком, что как раз отвечало стандартным требованиям в моем райдере.

Наш мини-Вавилон с населением около дюжины человек расположился вокруг парковой скамейки в секции Мз-Ми, около 72-й улицы. Стоял холодный ноябрьский день, пронизанный зябким туманом, но от знаменитого парка несло потом и тальком. Все в команде носили дурацкие бейсбольные кепки с пришпиленным к козырьку желтым листком бумаги, перечисляющим основные языки: мы должны были обвести те, на которых говорим. Я выбрал русский и польский, не потому, что знал польский, а потому, что поляки должны знать русский. Рядом со мной села алолицая женщина с комплекцией пуфика и обведенными на кепке Deutsch, Espanol, Francais и Italiano. Она выглядела ужасно довольной собой.

По всей длине замусоренного Сентрал-Парк-Вест насколько хватало глаз торчали переносные башни с ревущими громкоговорителями. Вертолеты взбивали воздух над головой. Все это походило не столько на праздник спорта, сколько на фильм-катастрофу. Время от времени зычная координаторша отправляла одного из нас ликвидировать коммуникационный сбой в другом секторе, и несчастный доброволец, на которого выпадал жребий, спрыгивал со скамьи и нырял в бурлящую толпу. На русского переводчика спроса не было — мои соотечественники — не большие любители утреннего бега по выходным, — и я вскоре заскучал.

Изможденные атлеты ковыляли мимо в блестящих целлофановых накидках, украшенных логотипами авиалинии «Континентал» и магазина кроссовок «Футлокер». Марафонцы, которых никто не встречал, пытались улизнуть с небрежным видом, будто только что окончив ежедневную пробежку вокруг парка. Бегуны — мосластые мужчины и жилистые женщины с выступающими ключицами и икрами как красные перцы — выглядели особым видом существ, диким, травоядным, не вполне млекопитающим, отдельным даже от болеющих за них родственников.

«Португальский! Мне нужен португальский!» — прокричала координаторша, прижав рацию к уху. С места поднялась стройная азиатская девушка, повернув в свою сторону сразу несколько многоязычных голов. «На-Ни, женщина, медицинская помощь».

Сектор На-Ни находился прямо к югу от нас. Я наблюдал, как девушка пересекает Сентрал-Парк-Вест, спокойно прокладывая фарватер через пахучую давку. Под обязательной футболкой с логотипом марафона и вышеупомянутой идиотской кепкой на ней была элегантная серая юбка до колена, сразу дающая понять, что она здесь не для спорта. Девушка растворилась на другой стороне улицы, в тени Дакоты, [12] а я продолжал пялиться на поглотивший ее подлесок сухощавых конечностей и серебряных накидок.

Минутой позже я снова увидел серую юбку, пробирающуюся обратно к нашей скамейке. В нее врезался огромный мужчина с размазанным по лицу триколором неопределенной страны, и я невольно дернулся. Может, она видела, как я подпрыгнул, может, нет. В любом случае я обязан поблагодарить трехцветного гиганта: пока он извинялся, прижимая свои огромные руки к груди, краснолицую женщину, сидевшую рядом со мной, отозвали разобраться с немецкой проблемой в сектор Ца-Цу. Португалоговорящая азиатка, не сказав ни слова, заняла освободившееся место.