Когара (СИ)

Макото приподнимает в лёгкой улыбке уголки губ, что-то черкает в блокноте, и девушка чувствует, как от шеи и вниз, по позвонкам, бегут мурашки. Харрис не в состоянии понять природу этой дрожи, разбивающей на куски все тело; наверно, после произошедшего несколько лет назад, теплые волны должны быть признаком смущения, даже какого-то стыда. Только Агате, почему-то, ничуть не совестно.

Страшно? Да, есть такое. Но не стыдно. Нисколько.

Гилберт тянется к диктофону, лежащему на кофейном столике между ними, и щелкает кнопкой, оканчивая запись. В тот миг Агате кажется, что с её запястий снимают наручники.

— Вы свободны, мисс Харрис, — уперев локти в колени, бурчит Гудман. — Позовите, пожалуйста, вашего дядюшку.

***

Она уходит сразу, как позволяет детектив. Насколько сама помнит, девушка даже не прощается напоследок. Агата не оборачивается, но замечает, как в кабинете за её спиной чуть скрипит софа.

За дубовыми створками слышится:

— Ты куда, Сэм?

— Я… Пойду, узнаю, как обстоят дела у криминалистов, — и после этого Харрис складывает два и два.

Макото идёт за ней. Потому, что тоже все понял.

А Харрис убегает. Потому, что совсем не готова обсудить события трехгодовой давности — ведь явно не думала, что её уход тогда станет не точкой, а многоточием.

От простоты этой мысли что-то в горле щёлкает. Девушка пытается пользоваться форой в считанные секунды, отменным знанием особняка, чтобы скрыться от Сэма — хотя бы на пару часов, чтобы дать себе время собрать разнящиеся мысли воедино, а вместе с ними собрать заодно и себя.

Но, вот же ж черт, за спиной раздается:

— Мисс Харрис, подождите, — и Агата, вопреки просьбе, ускоряется. Воздух из лёгких вырывается хрипами, каблуки от резкого шага чуть не слетают с пяток, но девушка, не обращая внимания, продолжает почти бежать.

Но попытка скрыться кончается неудачей, когда на её плечо падает рука помощника детектива, разворачивающая Агату на все сто восемьдесят. Харрис снова душит всхлип, что так и норовит перерасти в длительный плач, и понимает, что попалась. Теперь окончательно.

Пару десятков минут назад, сидя в кровавой ночнушке, она старалась на него даже не смотреть. Только теперь попытки отвести взгляд попросту бесполезны. И Агата, наступая на горло почти забытым эмоциям, мыслям, решает рассмотреть лицо Сэма.

А он почти не изменился… От бывшего стритрейсера этого Макото отличают лишь деловой костюм, под рубашкой которого можно разглядеть контуры старой татуировки, и уложенные волосы. Зато глаза у Сэма всё такие же — карие и глубокие.

И губы, наверно, такие же — мягкие, но ненасытные.

Агата чувствует, что начинает гореть. От одной только мысли, черт возьми!.. И, кажется, после обучения на другом континенте в голове у юной Харрис тесно должно быть от имен всех знакомых. Но, какого-то дьявола, так хорошо спустя года вспомнился именно случайный стритрейсер, с которым она суммарно и суток не провела.

Как иронично, да, Агата?

Да, судьба та ещё ироничная сука.

Какие-то секунды полицейский молчит, тоже её, по всей видимости, рассматривает. Интересно вдруг становится, сильно ли она поменялась; наверно, если бы не имя, Макото так бы её и не узнал. Ведь Америка привила Харрис простоту, граничащую с легкомыслием, некую грубость, умение показывать зубы — в общем, всё, что тётушка долгие годы пыталась искоренить.

Потом он, всё-таки отпустив плечо девушки, осторожно спрашивает:

— Прошу прощения, а мы раньше случайно нигде не встречались?

Тогда Агата понимает, что он тоже её узнал. С сердца падает часть тяжёлого груза, но выдохнуть расслабленно так и не получается.

Потому, что перед Харрис стоит тот самый гонщик, прочитавший ей примитивное хокку про белые хризантемы…

***

Нью–Йорк, 2018

Уговорить тётушку на поступление за границей было непросто, но сданные на сплошные «отлично» экзамены, обещания звонить каждый день по видеосвязи и сохранять голову на плечах сыграли свою роль. Аннет, конечно, ещё долгие месяцы предлагала Агате перевестись в какой-то универ в Шотландии, название которого Харрис даже не удосужилась запомнить. Только ближе к первой сессии, когда женщине позвонила первокурсница Колумбийского, которая, чуть ли не рыдая от счастья, сказала, что со второго курса получит стажировку у лучшего криптолога столицы, Сильвер-Харрис сама едва не заплакала.

Но со временем запал Агаты стал затухать. Она не становилась раздолбайкой, на которых сетовала бо́льшая половина преподавателей университета, но и «золотых» сессий у Харрис уже не было. Тогда девушка списывала все на молодость, которая «бывает лишь однажды», а подобия подруг, учившиеся в разы хуже, в один голос говорили, что Агате нет смысла беспокоиться о своей успеваемости.

На третьем курсе Харрис окончательно ушла в разнос, как сказала узнавшая о ее похождениях Элиза.