Когда Джонатан умер

Однако на мосту была горстка ребятишек бесцельно ловивших рыбу. Они были на два-три года старше Сержа. Он высвободился от руки Джонатана и облокотился о парапет, молчаливый и зачарованный, глядя на них, будто они были какой-то невероятной ярмарочной достопримечательностью. Должно быть, этот образ свободы и шумного товарищества вызвал у него желание порыбачить. Ребята снисходительно позволяли глазеть на себя, не удостоив взглядом изумлённую мелочь, столь же презренную в их глазах, какими они были сами в глазах юношей лет четырнадцати–пятнадцати, ловивших рыбу неподалёку, чьи ломающиеся голоса, громкие и хриплые, казалось, помечали территорию, на которую ни у кого из маленьких негодников не хватало смелости посягнуть; взрослые, предупреждённые этим хриплым лаем, также держались поодаль, в своём кругу.

Внизу на берегу был уголок для стариков с несколькими скамейками в тенистом местечке. Но старики не кучковались вместе, а предпочитали рассредоточиться вдоль берега, каждый со своим брезентовым табуретом, пустым сачком и выцветшими снастями.

Рыбу никто не ловил. Река была сизой, зеленоватой и мутной, словно она выстирала сотню миль грязных простыней и сопливых носовых платков. Джонатан подумал, какой может быть вкус у рыбы, которая бы там выжила; он бы скорее поверил, что к полуночи, когда весь город спит, жадные пасти и блестящие глаза крысиных полчищ полезут из воды, и оба берега оживут от быстрого топота крысиных лап.

Это был симпатичный городок с ухоженными садами и прекрасными старыми зданиями. В нём не было ни промышленности, ни офисных зданий, ни жилых комплексов. Люди здесь покупали и продавали; они спали; они верили в радио, телевидение и популярные песни; они умирали в хорошей больнице. Они не совокуплялись, но они женились, и у них были дети.

Серж самостоятельно взял Джонатана за руку, как только они вышли из автобуса. Он держал её нежно и живо; в первую же секунду он изогнул свою руку так, чтобы пальцы Джонатана, двигаясь взад-вперёд, медленно меняли своё положение и, наконец, полностью охватили его собственные. Затем его ладонь стала очень расслабленной, и Джонатану показалось, будто он согревает спящую птицу. Рука, принадлежавшая ладони, просто висела там, лёгкая и нематериальная; затем при малейшем импульсе извне птица напрягалась, рука сообщала ей силу, тягу, птица улетала, и Серж шёл за ней. Закончив своё путешествие, он медленно возвращался; меж тем рука Джонатана оставалась неподвижной и пустой, как брошенное гнездо.

Мальчику нравилось, что его видели с Джонатаном. Здесь даже больше, чем в Париже. Независимый и упрямый, Серж с радостью отошёл бы на несколько метров, если бы он шёл с Барбарой, но с самых первых прогулок с Джонатаном он брал его за руку, чтобы та его держала, и отдавался ей. Когда они утром подходили к школе, Серж цеплялся ещё сильнее. Там были и остальные малыши, которых приводили матери, а чаще бабушки, с непокрытой головой и в тапочках. Они принимали Джонатана за молодого отца и дарили его понимающими улыбками. Правда, юный папаша был чересчур близок с этим сонным и жизнерадостным мальчишкой, который тянулся вверх к лицу отца, чтобы крепко повиснув и крепкоподдерживаемый, говорить ему что-то в ухо, почти целуя, как делают те, кто действительно любят друг друга.

Был магазин, в котором Джонатан хотел купить краски, художественные принадлежности и инструменты, которых ему не хватало с тех пор, как Серж снова пробудил в нём тягу к рисованию. Это была безжизненная канцелярская лавка местного книготорговца с библиями, местными сувенирами, барометрами, предметами религиозного искусства и материалами для их производства. Серж, исследуя стопку детских книг (он уже отложил пачку переводных картинок для татуировок), обнаружил книгу, иллюстрации которой, если их потереть, можно было лизнуть и понюхать. Они были напечатаны сладкими разноцветными чернилами, пропитанными искусственным ароматом плохих сладостей, приторным и непонятным запахом уличных борделей. Несмотря на эти чары и место, где она была найдена, книга была отнюдь не Евангелием, как объясняли маленьким детям. Там были изображения фруктов, каждый из которых был приправлен химическим веществом, имевшим такое же отношение к истинному вкусу, как фальшивая безыскусность изображения к реальной мякоти плода.

В них Джонатан распознал творческие потуги тех эмансипированных молодых женщин, которые трудились над соблазнением детей от лица рекламодателей и производителей детской одежды – всех этих мамочек и учительниц начальных классов. Модное занятие, без которого были бы недоступны обширные пляжи стран третьего мира, сияющие улыбки, сеансы у психоаналитика, катание на складном велосипеде и покупка крестьянского платья (в полный рост из цветочного шёлка). Наивные маленькие рисунки пели Джонатану свою хитрую песню: