Когда факс приходит не вовремя

А был еще водолаз. Я наблюдал за этим паучком исподволь, краем глаза, не поворачивая ушных раковин, не показывая вида, что это единственная фигура в окружении меня мире поддерживающая, а не разлагающая – как все остальные. Узнали бы – смели членистоногое безжалостно. Паучок был с характером, не то что у меня. Жил в уголке, терпеливо ждал свою жертву и не жужжал. К тому же не капал – это, пожалуй, было его самое плюсовое качество. И он был независим от… впрочем был он и зависим от… (много явлений, все их обдумывать – думалка заболит, хотя и отвлекает от капанья по бестолковым витиеватым мыслеформам-бирюлькам – весьма хорошо, но… глупостью не забьешь надсадный звук кап-кап). Главное от чего паучок был независим – это, конечно же, факс. Бумажка совсем не трогала паучка, он жил вне сферы ее влияния. Единственный спутник. Не друг, не товарищ, не брат, но все же лучше, чем ничего. Не так мучительно ждать непонятно чего и непонятно сколько кап-капов. Я не расколюсь. Могу сойти с ума и бурчать, пуская слюни: "Шестерки, проклятые шестерки, всё они виноваты, они виноваты все…" и прочую гнать пургу, а могу и тихо сбрендить, и как растение в горшке торчать и поглощать свет, ничего не давая окружающей среде путного взамен, разве что удобрения, впрочем, их безжалостно смоет канализация. Что мы имеем с гуся? С гуся мы пока не имеем добровольного признания, показаний и вообще порывов к сотрудничеству. Во что-то твердое он уперся и ни в какую не колется. Что это? Думаю, щелкунчики в мундирах не решили кроссворда. Ведь так не похожа на негнущийся внутренний стержень, на монолитный фундамент, на нерушимое основание для твердейшего здания "Молчание мелкого злодея" обыкновенная полупрозрачная паутинка.

Паутинка, паутинка,

расскажи как ты живешь?

О чем думаешь, мечтаешь?

тихо мирно окружаешь…

мир ты весь весьма тихонько

от окна и до окна.

Чуть замешкался и вскоре

ты внутри уж оказался.

незаметной паутинки.

Липк – и в кокон ты спеленут,

ручки-ножки не помогут…

Яд разжижит тело мигом

и кефиром ты кровавым

потекешь неспешно в брюшко,

брюшко монстра паука.

Ты не бойся, он же добрый

неумытый осьминогий

И не так уж плохо все же

в паутинке умереть.

Кап-кап! – разбивает мои не стихи вполне реальная проза жизни. И как с этими легионами гвоздей, втыкающихся в броню моего танка… почему-то он стал плюшевый, дружелюбный к вражеским воздействиям, и экипаж, поддавшись вражеской пропаганде, завязал ствол своего бронехода в узел и выкрасил хаки оранжевым в красную крапинку безобразием… как с легионами гвоздей даже не бороться – нет, бороться уже невозможно, хотя бы их куда-то поскладировать, запереть и сжечь?! Хотя, гвозди не горят. Непонятки очередные. Классификация и анализ собственности временно недоступны – подсказывает мне леди-автопилот. Переспать бы с ней.

Кап-Кап!

Ногтями по стеклу

Кап-Кап!

И кровью у виска

Кап-Кап!

Люблю я тишину

Кап-Кап!

Какая же су-ка

Кап-Кап!

что изменяет с ним

Кап-Кап!

Смешное продолжение. Тот же следователь:

– Вы свободны под подписку о невыезде. Распишитесь здесь, здесь и здесь, – тычет пальцем по квадратам и квадранты эти я покрываю своими подписями.

Таким образом я (смешная неопределенность – что это "я"?) расписываюсь в показаниях некоего мелкого злодея, в обязательстве этого же злодея мелкого не покидать территорию города мелкого Москвы (и отмечаться в положенное время), а также подмахиваю прощальную любовную записку, розового цвета и надушенную бананами до невозможности, из которой явствует, что моё сердце обливается кровью, но я вынужден покинуть своего наиненагляднейшего из мелких розовых слоников. Говорят, он сбросился с ближайшего обрыва на камни. И стал розовым блином. Ха-ха, шутка-юмора – плоский розовый слонёнок.

В конторе всё было по другому. И взяли меня бесшумнее (или тише?), и говорили без протокола, и заполнения других бумаженций. Без церемоний. Сразу отвели к Полиграф Полиграфычу. Мужик он хоть и невзрачный, но цепкий, жилистый, может, даже двужильный. Он быстро меня в свою разработку вмонтировал. Под локоток чутко взял, пальчиками своими короткими мои музыкальные сжал и больше уже не отпускал. Третьей или четвертой рукой обхватил грудь и так сдавил, что без его ведома и не вздохнуть стало, языком к щеке прижался, чтоб потоотделение контролировать, в глаза заглянул и своими зрачками мои обхватил. И вопросы стал задавать.

– Это цифра шесть? – показывает мне цифру.

Похожа на шесть, двумя пальцами Полиграф Полиграфыч закрывает часть окружности, так что цифра может быть и такой и сякой.

– Нет.