Когда гаснут звезды (ЛП)

Там также есть фотографии. На одной она выглядит лет на пять или около того, стоя на пляже — Малибу? — держа в руке жемчужно-розовую ракушку, босые ноги наполовину поглощены песком. На некоторых изображена Кэмерон-подросток рядом с девочкой примерно того же возраста, но светлой, где Кэмерон загорелая, с тяжелым светлым хвостом рядом с глянцевой черной занавеской Кэмерон. В некоторых у обеих девушек одинаковая прическа, как будто они ищут способы сблизиться. Ближе к тому, чтобы быть одним человеком. Вот что такое дружба юности, я помню. Вы сливаетесь, и это чудесно. Как будто вы никогда не расстанетесь.

— Это Кейтлин, — говорит Эмили от двери со свежими кружками чая в руках, завитки пара поднимаются, как пламя. — Они были лучшими друзьями с того времени, как мы переехали сюда, и до конца седьмого класса.

Я снова смотрю на фотографию, на широкую улыбку Кейтлин и сверкающие металлические брекеты. Серьги, которые она носит, — сердечки из розовой эмали.

— А потом поссорились?

— Я так думаю. Кэмерон не стала бы говорить об этом. На самом деле я беспокоилась о ней. Она казалась такой грустной. Она сказала мне, что никто не сидел с ней за обедом. Казалось, у нее вообще не было друзей, а потом появился Грей. Слава Богу.

— Неудачники находят друг друга.

Она выглядит озадаченной.

— Что вы имеете в виду под «неудачниками»?

— Это не критика. Некоторые люди чувствуют себя не в своей тарелке, когда они молоды, не потому, что с ними что-то не так, а потому, что есть что-то особенное, что отличает их друг от друга. Что-то, чего они еще не выяснили.

— Не выяснили? О чем вы говорите?

Я ощутимо чувствую ее замешательство и решаю действовать немного мягче, оставляя в стороне свои подозрения насчет Грея.

— Ну, с Кэмерон это может быть связано с личностью. У нее была другая жизнь позади, как будто она перевернула страницу книги. Может быть, она начала задумываться об этом. О том, где она могла бы быть.

— Она здесь, — сказала Эмили, защищаясь. — Она с нами.

— Конечно. Все, что я имею в виду, это то, что, когда с детьми случаются тяжелые вещи, они часто думают, что сделали что-то, чтобы вызвать это. Что это их вина.

Эмили одета в кашемировый свитер овсяного цвета и мягкие замшевые мокасины, ее рыжевато-каштановые волосы собраны сзади черепаховой заколкой. Все в ней нейтрально и утонченно, доведено до совершенства. Но ее глаза затуманились.

— Мы каждый день пытались показать ей, как сильно мы ее любим.

— Я верю вам. Но кто-то выдал ее, Эмили. С этим трудно смириться даже во взрослой жизни.

— Может быть, — говорит она. — Но у меня было двое родителей, которые остались женатыми, и я могу сказать вам, что это тоже была не прогулка в парке. И родители Троя были ненамного лучше. Он из Западной Вирджинии. Он любит говорить, что его вырастили волки, но я бы поменялась с ним местами через секунду. Его родители были простыми людьми. У них было не так уж много, но в этом нет ничего постыдного.

Слово на мгновение повисает в воздухе.

— А что тогда для тебя постыдно, Эмили?

— Что?

— Что бы вы изменили в своей собственной семье?

Я наблюдаю, как мышцы ее плеч напрягаются, а затем успокаиваются. Какой-то огромный груз либо приземлился там, либо отпустил ее.

— Все.

Нетрудно проследить за тенями в ее взгляде обратно в Огайо, к долгим унылым зимам и коротким жарким летам, формальным мероприятиям из тафты в загородном клубе. Но, конечно, я предполагаю. Эмили — единственная, кто действительно знает, насколько все велико, что в нем содержится, за что оно все еще цепляется.

— Одна вещь.

— Наверное, вежливость. Цивилизованность. Выглаженные льняные салфетки при каждом приеме пищи. У моего отца была такая фраза: «Отправьте конверт по почте», что означало, что твоя салфетка должна быть у тебя на коленях. «Отправьте конверт, Эмили». Ее голос вибрирует от сдерживаемых эмоций, когда она подражает ему. Ярость, наверное, и многое другое.

Это большой скачок, куда мой разум направится дальше, и все же я должна спросить.

— Он когда-нибудь бил вас?

— Нет. — Она, кажется, не удивлена, что я открыла эту дверь. Возможно, она даже чувствует облегчение. В определенный момент, как только они достаточно устают от этого, большинство людей хотят записать свои истории. — Только не это.

— Расскажите мне немного о вашем отце.

— Тут особо нечего рассказывать. Он все время работал, а по выходным жил в клубе. Когда он выпивал слишком много, он звал меня в бар и показывал своим дружкам. Не самое лучшее время.

— Вы когда-нибудь просили его остановиться?

Ее подбородок вздергивается с какой-то яростью.

— Я не была воспитана так, чтобы признавать свои собственные чувства, не говоря уже о том, чтобы так заступаться за себя. Это диалоги в кино, а не в реальной жизни.

— Может быть, именно поэтому вы занялись актерством. Чтобы было место, чтобы действительно что-то сказать.

Она качает головой. Ее глаза вспыхивают.

— Неужели все детективы похожи на психологов?

Она держит меня там.

— Да, их много. Люди интересные.

— Почему мы говорим обо мне, а не о Кэмерон?