Когда герои падают

В его упрямом лице читалась неохота, но, когда я отметила, что это он сказал, что секреты разъедают нашу семейную жизнь, он согласился.

— Ты, очевидно, знаешь о Саванне Майерс, э-э, Ричардсон, — поправил он, имея в виду женщину, с которой он встречался недолго несколько лет назад. Я часто дразнила его за то, что ему нравятся женщины постарше, возможно, беззлобно, поэтому сейчас я просто держала его за руку и слушала с открытым лицом. — Я встретил ее, когда работал водителем в службе лимузинов в Лондоне, когда только переехал туда. Она была гламурной и элегантной, такой, какой я ее никогда не видел. Я влюбился в нее еще до того, как прикоснулся к ней.

Было трудно слушать, как в его голосе пульсирует душевная боль. Себастьян обычно был полон солнечного света и обаяния, смеха и легкой привязанности, поэтому видеть его затравленным казалось чем-то еретическим.

Он глубоко вдохнул сквозь зубы, сел немного прямее и посмотрел на меня мрачным взглядом.

— Именно через Сэвви я познакомился с Адамом.

Я моргнула.

Он продолжил.

— Когда он появился на одном из моих шоу, я думал, что он ударит меня за то, что я приставал к его жене. Но он этого не сделал. Вместо этого он сделал мне предложение. — его свободная рука двигалась в воздухе, как взволнованная птица. — Он был сильным, красивым, успешным, но в нем было что-то, что влекло меня.

Призывало его, как волчья песня в ночи. Так же, как что-то в Данте, в этой его жизни, звало меня.

Я сжала его руку в знак понимания.

— Я прожил с ними год, пока все не ухудшилось, — сказал он, его глаза погрузились в прошлое. — Я пытался последовать за Савви в Америку, но ты знаешь, чем это обернулось.

Я знала. Весь мир знал. Красивая пара, которыми были знаменитый актер Адам Майерс и его красивая жена Саванна, пережила тяжелый развод. Почти сразу после этого Саванна переехала в Америку и вышла замуж за медиамагната Тейта Ричардсона.

— Себ, мне так жаль, — прошептала я. — Я потеряла только одного человека, которого любила, и казалось, что мой мир опустился на дно. Не могу представить, как можно потерять двоих.

Он не отрицал, что любил их обоих, но он напряженно пожал плечами, явно чувствуя себя неловко.

— Знаешь, — сказала я медленно, мягко поддразнивая его. — Бо был моим лучшим другом в течение пяти лет, и, по его словам, он «такой же гей, как и все». Я бы никогда не осудила тебя за то, что ты любишь мужчину.

— Значит за женщину постарше, — спросил он с укором.

Я пожала плечами.

— Ты копаешь. Я копаю. Так было всегда. Думаю, я должна поблагодарить тебя за быстроту ума, благодаря которой я стала хорошим адвокатом.

— Не за что, — сказал он великодушно. — Козима может подозревать, но Жизель и мама не знают об Адаме. Никто не знает.

Почему то, что Себастьян доверил мне такой секрет, значило гораздо больше, чем деньги или успех, о котором я мечтала долгие годы?

— Я не скажу ни одной душе. — пообещала я, а затем придумала слово, которое мы использовали в детстве, когда боялись в темноте, когда мафиози за дверью приходили за нашим отцом. — Insieme, Себастьян.

Insieme означало «вместе».

Мы вчетвером против всего мира.

Против мафии и Симуса, даже против забывчивости нашей бедной, измученной матери.

Где-то по дороге мы это потеряли.

— Insieme, cara mia [96] , — повторил он с ухмылкой кинозвезды, которую я видела на рекламных щитах и обложках журналов в последние несколько лет. — Теперь твоя очередь.

Было легко приложить скальпель к моим собственным ранам, услышав, насколько глубокими его раны.

— Мне сделали операцию, чтобы попытаться решить проблемы с фертильностью.

— Ох, Лена, — пробормотал он, придвигаясь ближе, нежно обхватывая меня за плечи и обнимая сбоку. — Это хорошие новости, да?

— Должны быть. У меня остался только один яичник после внематочной беременности, и мы волновались, что придется удалить второй из-за нескольких больших кист, но Моника сказала, что его удалось сохранить. Моника, моя старая подруга и один из лучших женских врачей в городе, считает, что я смогу забеременеть естественным путем или с помощью ЭКО, когда буду готова.

— Ты будешь замечательной мамой, — мгновенно ответил он. — Ты была замечательной для нас, а ты была всего лишь ребенком.

Я погрузилась в его похвалу, как в горячую ванну, мои тело, кровь и кости согрелись от его слов.

— Спасибо, — сказала я с сентиментальностью. — Иногда, в последнее время, я задавалась вопросом. — я замешкалась. — Ты встречался с ней?

Он понял, не уточняя, кого я имею в виду.

— Да, она прекрасна, — сказал он мне, мягко, но твердо. — Они уже называют ее Дженни. У нее рыжие волосы, как у Джиджи, только немного светлее твоих, но голубые глаза Синклера. Она еще почти ничего не умеет делать, ну, кроме как пукать и улыбаться, есть и спать, но она милая крошка.

Я знала, что она будет милой и прекрасной, как Жизель в детстве. Я ожидала, что эти слова прорвутся сквозь меня, как ураган, разрушив ветхие стены, которые я возвела вокруг этой боли. Вместо этого я ощутила лишь глубокое чувство потери.