Когда я была девочкой, я представляла себе нечто подобное на своей свадьбе. Это было задолго до того, как Симус и мафия научили меня ненавидеть собственную страну, до того, как Кристофер заставил меня возненавидеть себя настолько, чтобы думать, что я заслуживаю небольшой гражданской церемонии или просто гражданских отношений, как у меня было с Синклером.
Я мечтала о кружевах и шелках, женственных и почти старомодных, как невесты в журналах, которые мама читала в молодости. Я хотела, чтобы все было традиционным, от свадебного наполеона до того, как мой будущий муж купит мне букет — обычай, от которого большинство современных невест отказываются.
Я так давно не верила в эти мечты, что они казались мне пыльными и устаревшими, когда я думала о них тогда.
А может, это было потому, что если я когда-нибудь выйду замуж за Данте, то это будет не та свадьба, которую мы сыграем. Мы едва ли были вместе достаточно долго, чтобы говорить о таких вещах, но в глубине души я представляла, как мы сбежим из дома в какую-нибудь прекрасную, чужую страну, только вдвоем.
Не потому, что я не любила свою семью, а потому, что наши отношения были центром моей новой вселенной, спицей, на которой вращалась моя жизнь.
Любовь к Данте заставила меня осознать, насколько я была эгоцентрична, погрязла в собственной горечи и страданиях, пока не поняла, насколько неприятно находиться рядом с собой половину времени. Он напомнил мне, что жизнь стоит того, чтобы жить, а любовь того, чтобы ее дарить.
Так что, быть может, только мы, где-нибудь в романтическом месте, но даже это уже не имело для меня такого значения, как раньше.
Я бы вышла замуж за Данте в подворотне или на парковке, если бы это означало стать его законной женой.
Бумажная волокита тоже не имела значения, не так, как я думала, когда была с Дэниелом.
Дело было в символизме.
Я хотела быть его
Его
Несмотря на то, что у нас был план, наблюдать за этой церемонией все равно было не по себе. Она заставила меня осознать, как мало у меня прав, если Данте снова окажется в тюрьме. Я не могла быть его адвокатом, если я была его девушкой и не была его женой.
Торе сжал мою руку, словно почувствовав мое внутреннее смятение, и вернул меня к текущему моменту.
Когда Мира наконец дошла до входа, Рокко передал ее с церемониальными словами Данте, который принял ее руку и положил ее себе на плечо, когда они повернулись лицом к священнику.
Все было так цивилизованно.
Данте ни на секунду не показался никем иным, кроме как прилично навеселе женихом, собирающимся жениться на любви всей своей жизни.
Рокко повернулся, занимая свое место на передней скамье, и поймал мой взгляд. Его ухмылка была вымпелом победы, развевающимся перед лицом моих надежд и мечтаний.
Итальянские церемонии занимали целую вечность, но после долгих сорока минут службы священник объявил Данте Эдварда Сальваторе и Мирабеллу Янни, теперь уже Сальваторе, мужем и женой.
Известное местное сопрано появилось на помосте, чтобы спеть «Аве Мария», когда пара повернулась лицом к толпе и начала свой путь от алтаря.
Невозможно было смотреть, как они проходят мимо, не чувствуя, что сердце, как свинцовый шар, находится в желудке. Все зависело от того, пройдет ли эта свадьба без сучка и задоринки.
Прежде чем мы успели покинуть скамью и выйти вслед за счастливым дуэтом за дверь, как остальные уже были готовы посыпать их головы рисом в честь праздника, Рокко остановил меня, положив руку на мою руку.
— Здесь все так устроено, — снисходительно сказал он мне.
Он не понимал, что это не первое мое взаимодействие с мафией.
Это даже не сотое.
Он просто увидел симпатичную девушку и решил, что меня всю жизнь оберегали, что у меня нет мозгов в голове и что, поскольку я не рождена с буквальными яйцами, у меня нет позвоночника.
— Браки по договоренности? — спросила я кротко.
— Это, — согласился он, но его пальцы крепко сжались на моей руке. — И все, что я скажу, будет сделано. Так было на протяжении многих лет. Так было даже шесть лет назад, когда я продал твою сестру Александру Давенпорту.
На одну-единственную секунду мое сердце остановилось.
Я подумала, что Рокко обнаружил мою двуличность и дает мне понять, что я за это поплачусь.
Но нет.
Этот тупой осел только хвастался своими злодеяниями, как какой-нибудь злодей из плохого боевика. Он пытался раззадорить меня, напасть на женщину, потому что предполагал, что я слабая и небольшая провокация покажет, есть ли у Данте план мести для него или нет.
Я мягко подмигнула ему, огонь в душе был полностью скрыт ледяной оболочкой.
—