Когда говорят мертвецы. 12 удивительных историй судмедэксперта

Тем не менее другая сторона, вооружившись вышеуказанным аргументом, делает ход конем. Именно об этом я всегда говорю во время обучения в службе спасения: во время реанимации невозможно допустить ошибку! Могут сломаться ребра, может повредиться печень, может разорваться сердце. Все может случиться — ведь в момент реанимации сотрудники службы экстренной медицинской помощи действуют из самых лучших побуждений. Все понимают, что в процессе реанимации могут быть повреждения. Длительный непрямой массаж сердца — это не что иное, как массивная тупая травма грудной клетки. После таких манипуляций пациенты иногда выглядят так, как будто их переехал грузовик. Но это нормально.

И вот почему: ничего не делать в такой ситуации — не альтернатива. Это означало бы верную смерть. Поэтому во время реанимации у всех только одна цель — как можно быстрее запустить сердечно-сосудистую систему. Если медлить, то пациент обязательно умрет. Если же действовать решительно, то у пациента, может быть, еще будет шанс — даже если что-то идет не так. Прав тот, кто спасает жизнь.

И это право на ошибку теперь отстаивают сотрудники клиники. Но, на мой взгляд, они лишь пускают нам всем пыль в глаза. Ведь с Анной все было иначе. Она не попала в серьезное дорожно-транспортное происшествие, не прыгнула под поезд и не получила ножевого ранения в живот. Она не лежала, умирая, на улице какое-то время в ожидании помощи. Ее сердце не перестало биться из-за опасного для жизни кровотечения, ее дыхание не остановилось из-за того, что силы начали медленно покидать ее. Мы помним, что это была молодая, здоровая женщина, не имевшая хронических заболеваний. В ее челюсти всего лишь были установлены металлические винты, она перенесла операцию, которая прошла нормально, без осложнений. Остановка сердца, вероятно, была вызвана манипуляцией по отсасыванию слизи. Это происходит в присутствии нескольких опытных врачей. Оборудование палаты и техническое оснащение в больнице были самыми лучшими.

В экспертном заключении мы напишем так: «Вскрытие не дало никаких медицинских результатов, которые при описанных весьма благоприятных условиях реанимации сделали бы ее успех невозможным. Напротив, учитывая тот факт, что молодая женщина имела здоровое сердце, можно предположить, что усилия по реанимации в ситуации остановки работы сердечно-сосудистой системы могли бы увенчаться успехом».

На взгляд судебного медика, женщина могла легко выкарабкаться. Но у представителей клиники, как я уже отметил, была иная точка зрения.

По мере того, как мы все глубже увязали в судебных дрязгах, через три года после смерти Анны дело приняло неожиданный оборот. Вдовец со своим адвокатом потребовали от клиники компенсацию. Пятизначная (!) сумма, очевидно, устроила обе стороны. Теперь можно было цинично заявить: человеческая жизнь в Германии стоит дорого. Или все же дешево? В Соединенных Штатах родственники умершего, вероятно, потребовали бы несколько миллионов долларов. Таким образом, гражданский иск в отношении клиники был удовлетворен. Кстати, медицинское учреждение так и не признало прямо свою вину. Учитывая трагичность ситуации, было понятно, почему вдовец принял такое решение.

Спустя некоторое время и прокурор прекратил расследование уголовного дела о смерти «в силу отсутствия достаточных подозрений в соответствии с разделом 170 (2) Уголовно-процессуального кодекса». Так, было принято решение о закрытии дела, ведь годы дорогостоящих прений экспертов в суде все равно не вернут Анну к жизни.

12. Сосед

В коридоре Института судебной медицины, на маленьком столе, сидя за которым мы обычно после вскрытия документируем информацию, стоит общедоступный компьютер. Немного устаревший громоздкий аппарат с выходом в Интернет. Иногда, когда нечем заняться, ассистенты сидят за ним, читая новости на местных новостных порталах или на сайте берлинской полиции. Что случилось сегодня? Были ли несчастные случаи, перестрелки, убийства? Кто, возможно, будет в ближайшее время лежать на наших столах?

Как-то утром в пятницу коллеги наткнулись на сообщение о новом преступлении, о котором мы еще ничего не знали: