Когда говорит кровь

Выйдя за дверь и заперев ее на ключ, он зажмурился и втянул ноздрями утреннюю прохладу. Город только начинал просыпаться, и окутанные легкой утренней дымкой улицы были практически пусты. Такой малолюдный Кадиф больше всего нравился Айдеку. В нем ему было спокойно. Ради этого особого чувства он и старался выйти из дома как можно раньше, чтобы насладиться чистотой и простором пустынных улиц. И побыть, наконец, одному. Без Ривны.

Обычно его путь пролегал почти до самых Прибрежных ворот, к Хайладской крепости, где была расквартирована Вторая домашняя кадифарская тагма, фалагом которой он являлся. Но сегодня Айдек пошел в другую сторону. Пройдя немного по широким улицам квартала, он вышел на Царский шаг, который в этот первый рассветный час, был ещё почти пустым. Только редкие группки городских рабов то и дело сновали то тут, то там, убирая и приводя в порядок главную улицу столицы после недавнего триумфального шествия.

Рабы работали на удивление скоро и от грязи, мусора, цветов, веток и крови, которыми полнился Царский шаг после шествия победоносной армии, почти не осталось и следа. Как и от народного празднования. И там где недавно бесплатное вино лилось без всякой меры, а люди на радостях теряли всякое достоинство, теперь царили чистота и порядок. Даже в запахах города все больше чувствовалась свежесть моря.

Ступив на желтые мозаичные плиты, украшенные причудливым орнаментом, Айдек огляделся. По всей протяженности широкой улицы возвышались могучие стелы из красного гранита, блестевшие отмытыми бронзовыми барельефами, между которыми, обрамленные с двух сторон стройными линиями кипарисов, располагались узкие водоемы с чистой водой, в которой плавали маленькие разноцветные рыбки. Весь Царский шаг был прекрасен, но больше всего Айдеку нравились именно стелы, на бронзовых барельефах которых были увековечены все главные победы государства.

Когда ему выпадал такой шанс, он всегда обходил как можно большее их число и подолгу вглядывался в кованную память государства. Вот и сегодня его путь пролегал почти до самой площади Белого мрамора, а время совсем не поджимало и не подгоняло Айдека. Он мог гулять по главной улице города, наслаждаясь столь редкими тут тишиной и покоем, прячась от всех в глубинах великой истории государства.

Поворот, из которого он вышел, как раз находился возле самой первой стелы, расположенной за десять тысяч шагов от Прибрежных врат. В пятидесяти саженях от нее уже расчистили новую площадку, на которой вскоре должен был возвыситься новый монумент, возведенный в честь покорения харвенов. Но пока литая в бронзе история государства начиналась с победы над величайшим смутьяном в истории Тайлара.

«Стела Рувелии», как прозвали ее в народе, была в некотором смысле уникальной – ведь ее посвятили не завоеванию соседней страны или разгрому варваров, пусть даже уже покоренных, как все прочие триумфальные монументы, а победе над мятежниками, многие из которых были этриками и даже гражданами государства.

Отношение к этой стеле у Айдека было непростым. Слишком мрачные страницы истории застыли на ее бронзовых барельефах. Слишком уж неоднозначной была изображаемая здесь радость победы и последующий триумф с казнями бунтовщиков. И, насколько знал фалаг, даже в Синклите и Коллегии велись очень жаркие споры о том, стоит ли ее ставить.

История Тайлара знала много смут и гражданских войн, а восстание Квелла во времена Первого Союза и вовсе чуть не погубило молодое государство, но ни одному из этих эпизодов не было посвящено монумента. Даже для победы Палтарны над Абвеном, в результате которой тайлары завершили объединение, не нашлось места в этом ряду. Ведь воздвигнувшие Кадиф и Царский шаг Ардиши считали, что победы над соотечественниками, пусть даже и этриками, не несут доблести и славы. И потому сведения о них хранилась в памяти поколений, в свитках исторических хроник и на внутренних барельефах Яшмового дворца – как предупреждение потомкам, о возможных последствиях непродуманной политики и решений.

Но испуганные рувелитами старейшины все же решили пренебречь этим негласным заветом. Как и многими иными законами, во время усмирения восстания и последующей расправы. Говорили, что этой стелой ларгесы желали показать незыблемость сословий и Синклита. Что созданный им порядок, далекий как от царской власти, так и от народных собраний и избираемых владык, будет вечным. Как сам гранит, из которого был воздвигнут этот монумент.

Айдек подошел почти вплотную, проведя рукой по холодной бронзе литой поножи тайларского воина, которого протыкал копьем кричащий арлинг. История восстания Мицана Рувелии была ему хорошо знакома – его отец прошел всю эту войну, снискав на полях ее сражений почести и посты в тагме. И он частенько рассказывал сыну о тех днях.