Когда говорит кровь

– Я слышала это сама, от… Рего Кардариша,– это имя далось ей тяжело. Оно, словно шипастая колючка, продралось сквозь её горло, причинив девушке настоящую боль.– Вас хотят арестовать на следующем заседании Синклита.

– И ты готова подтвердить это и поклясться перед богами и людьми?

– Да, готова.

Великий логофет тут же склонился над ухом Верховного стратига и что-то быстро ему зашептал, но тот резким движением отодвинул сановника.

– Нет, Джаромо. Нет и ещё раз нет. Хватит этих интриг и хватит политики. Ты слышал, какую судьбу мне готовят наши враги – арест, публичную казнь, лишение всего имущества и изгнание всех моих родных и близких. Они, убившие моего отца, напавшие на мой дом, хотят теперь уничтожить и всю мою фамилию! Они перешли грань дозволенного, Джаромо. А раз так, то и я буду говорить с ними на самом простом и самом древнейшем из языков. Я буду говорить с ними на языке крови.

Лико повернулся к Энаю и пристально на него посмотрел.

– Кардариши могли стать твоими родственниками, юноша. А они богаты, сильны и не прощают своих врагов. Почему ты решил рассказать мне всё это?

– Наши семьи связаны кровью и старыми клятвами. Как новый глава семьи, я несу ответственность за соглашения своих предков и не имею права от них отрекаться.

– Новый глава семьи. Как и я,– задумчиво проговорил Лико.– И твой отец умер от того же яда, что и мой. Это роднит нас. Как и сказанные вами сегодня слова. Тебя же зовут Энай, верно?

– Да.

– Ты пойдешь на военную службу под моё начало, Энай Себеш?

Мальчик удивленно посмотрел на полководца. Он выглядел растерянным и смущенным. Ему, слабому телом, не знавшему тренировок и занятий атлетикой, предлагали стать воином. Айна было подумала, что брат откажется от столь безумного предложения. Ведь для него, с его здоровьем, это было не наградой, а почти приговором. Но мальчик выпрямился и проговорил чуть дрогнувшим голосом.

– Я почту за великую честь защищать государство.

Глава шестнадцатая: Работа для мясника

Окружавшие деревянную дощечку четыре глиняных миски идеально дополняли друг друга. В первой лежали три лоснящихся от оливкового масла только поджаренных лепешки, на которых поблескивали крупицы соли. Вторую наполняли нарезанные аккуратными кружочками огурцы, репа и редис. В третьей до краёв была налита сметана, смешанная с тертым чесноком, брынзой, зеленым луком и мелко порубленной кинзой. Ну и, наконец, в четвертой и самой главной, лежали только снятые с углей тонкие полоски выдержанной в вине говядины.

Положив на дощечку первую лепешку, Скофа смазал её сметаной, потом выложил ровными рядами овощи, и вновь промазал соусом, после чего уложил слой мяса, которое он брал прямо пальцами, то и дело слизывая с них сок и жир. Критически осмотрев получившиеся ряды, он давил мяса и вновь полил все пряной сметаной. Теперь кефетта выглядела именно так, как она и должна была выглядеть. Свернув лепешку пополам, он бережно поднес её ко рту, а потом жадно откусил, захватив за раз не меньше четверти получившегося блюда.

Да, это было именно то, чего ему так хотелось всё утро. То о чем он мечтал. Не дожевав первый кусок, он уже вновь вцепился в край кефетты, прокладывая зубами путь к её скорому и неизбежному завершению.

– Ну как Скофа, угодила я тебе, а? – заулыбалась во весь свой широкий рот прислужница и веснушки на её щеках вспыхнули, словно маленькие костерки.

– Ох, не то слово, Двиэна.

– Во, значит не зря я поваров наших в конец зашикала. Ты кушай, кушай. Я, ежели что, ещё подсуечусь и принесу тебе лучшего и свежего. А пока, давай-ка я тебе винца налью.

Подмигнув, девушка наполнила его кубок, а потом, любовно осмотрев стол и расставленные на них миски, пошла к другим гостям. Что не говори, а Двиэна была подлинным духом и главной хранительницей «Латрийского винолея». Это добренькая и неказистая девчушка окружала сидевших тут бандитов то ли сестринской, то ли вовсе материнской заботой и всякий из них платил ей тем же. Скофа ни разу не слышал, чтобы кто-то из людей господина Сэльтавии посмел нахамить ей, или схватить за сиськи или за задницу, как они часто поступали с другими девками. Нет, такое с Двиэной было невозможно. Скофа даже готов был поставить хоть недельный, хоть месячный доход, что отчуди такое новичок или посторонний, местные завсегдатаи тут же переломали бы ему руки, а то и вовсе сунули ножик под рёбра.

Двиэна была их теплым солнышком, которое они очень ценили. И Скофа тоже успел проникнуться этой теплотой.

Проводив служанку взглядом, он быстро доел первую кефету, облизал пальцы, выпил вина и приступил к сооружению новой. В «Латрийском винолее» готовили почти так же вкусно, как в родном городе ветерана и он, успевший вдоволь наголодаться, вовсю пользовался благами местной кухни. Благо доходы теперь позволяли ему не думать о размере счета.