Когда говорит кровь

– В городе живет триста пятьдесят тысяч человек. А скорее всего – намного больше. Как мы будем его контролировать даже с тысячей человек?

– Убар, мы всё же не вражеский город берем. Мы просто немного приструним одну возомнившую о себе слишком много семейку ларгесов. Большинство горожан этого даже не заметит.

Полководец замолчал, а потом сухо кивнул и вернулся к парапету балкона. Да, переубедить старого вояку тоже было непростым занятием. Почти безнадежным. Великие горести. Он даже политику мерил аршином войны и смотрел на Кадиф, словно на поле брани. Интересно, а какой взгляд у этого малолетнего ублюдка Лико? Наверное, примерно такой же.

Левая половина челюсти Кирота Кардариша тут же заныла, вспоминая позорный удар во время пира.

Никто и никогда в этом мире, кроме, конечно, отца, не смел поднимать на него руку. Кирот был ларгесом, старейшиной, благородным и богатым мужем, управлявшим обширными землями. Его род имел долгую и славную историю, восходящую к самому основанию государства.

И этот мальчишка, этот проклятый выскочка, чья семья набила карманы на смуте и распрях, публично унизил его, ударив словно какого-то блиса или раба. Да, конечно, Кирот и сам грубо нарушил этикет, прирезав ту харвенскую девку. Но что это было, как не плевок в лицо? Разве не Тайвиши подкинули труп на порог его дома? Разве не они оскорбили его первыми?

Они самые. Так что он просто вернул залежавшийся должок. А вот этот вшивый щенок, возомнивший себя, не иначе как новым Великолепным Эдо, уже нанес ему публичное и недвусмысленное оскорбление. И теперь за него надо было заплатить. Он, и все его проклятые родственнички и слуги, должны были выплатить свою цену. Ибо пропустивший удар хоть раз, будет получать их до конца своей жизни.

Двери вновь открылись и на террасу балкона вошли Тэхо Ягвиш и Лиаф Тивериш.

– Всех благ и благословений вам досточтимые мужи. Да освятят дела наши милостивые боги! – Вещатель алетолатов кивнул головой, приложив руку к сердцу.

– Тебе тоже всех радостей, Лиаф. И тебе Тэхо. Проходите скорее,– махнул рукой в приветственном жесте Кирот.– Мы как раз начали обсуждать ближайшие события.

– Надеюсь, без нас вы не успели обсудить ничего важного,– проговорил Тэхо Ягвиш, подходя к столу.– Я не желаю пропускать ни единого шага к гибели всех Тайвишей.

Этот малец никогда не нравился Кироту. До смешного глупый, дурной, заносчивый и с непомерно раздутым самомнением при неумении даже своей собственной жизнью распорядиться должным образом. Он словно являл всё худшее, что так часто наблюдалось в благородной молодежи. Такие как он все время гибли в бессмысленных стычках, спивались, разрушались себя оргиями, извращениями, а то и всякими больными культами, как местными так и иноземными, пуская по миру и втаптывая в пыль историю целых великих домов, чьи имена ещё недавно гремели на весь Тайлар. Покойный братец Кирота был примерно таким же. И единственное, что он сделал полезного для семьи, так это произвел на свет Рего и умер, не успев ещё сильнее опозорить их славное имя.

И все же парнишка, а точнее память об его отце и кончине, были именно тем рычагом, которым алатреи могли перевернуть колоса затянувшегося алетолатского владычества. Пусть старший Ягвиш и был жалкой и жадной гнидой, добровольно превратившей себя в подстилку жирдяя, его трагическая смерть и гнев родни и прочих родов, играли на руку их маленького сговора. Великие горести, да если бы Тайвиши не траванули его тогда, то алатреи так бы и продолжали трепыхаться в нерешительности и безвольной злобе.

– Ты всё хорошо запомнишь, Тэхо Ягвиш. Не беспокойся об этом. И не только ты. Весь Синклит запомнит. Ведь именно тебе и предстоит выдвинуть самые первые обвинения.

– Когда я начну речь про наделение достопочтенного Кирота Кардариша регалиями старшинства, как самого достойного и опытного из благородных ларгесов, а алетолаты постараются выдвинуть против него Тайвиша, ты встанешь со своего места и востребуешь справедливости и суда! – улыбнулся Лиаф Тивериш.

– О да, я потребую справедливости! – глаза юного Ягвиша полыхнули злобой и ненавистью.– Я обвиню его при всех старейшинах в убийстве моего отца и попрании чести моего рода! Лекарь подтвердил, что в теле отца был яд, а человек, который признается в отравлении, у меня уже есть.

– И кто же это? – с неподдельным интересом спросил Убар Эрвиш.

– Раб, который часто подавал вино моему отцу. Я пообещал, что если он скажет, что Тайвиши заплатили ему за отравление, его оставшейся на свободе семье в Сэфтиэне, дадут землю и пять тысяч литавов.

– Если господина убил раб, то казни подлежат все домашние рабы. Таков закон,– с явным любопытством проговорил Мицан Литавиш.

– Я знаю. И я пойду на это во имя отмщения и светлой памяти моего отца. Это жертва, которую я должен принести.

– Ну что же, и вот наш юный господин Ягвиш прерывает выступление и обвиняет молодого щенка в убийстве своего досточтимого родителя,– Кирот налил себе вина, кинув в него ложку меда и веточку мяты.