(Когда) я буду с тобой (СИ)

Ожидаемо, подумал про себя Лайэт. Вполне подходит пацану, что страдает юношеским максимализмом, излишней патетичностью. Эта самоуверенность, вера в то, что только он один может спасти мир, создать идеальное общество, где будут господствовать свобода, равенство, всепрощение и любовь. А может, именно этой уверенности, этой слепой веры в свою избранность и не хватило восставшим? Что бы было, окажись во главе такой человек?

Смешно. Не в мыслях дело. Совсем не в них. На самом деле не хватило людей, не был продуман запасной план и всё было поставлено на эксцентричного механика и его «гениальный» план. Вот в чём вся соль. Что с ней, с этой уверенностью?

Чем бы она помогла?

Содранные костяшки горели огнём, но Винсент не прекращал гладить каменную кладку стены тяжёлыми ударами кулаков. Хоть он и чувствовал, что скоро силы совсем оставят его, злость требовала выхода, и священник не думал мешать ей. Делать в камере всё равно было нечего.

Он знал, что его путь закончится тюрьмой, и когда Барда ранили в лёгкое, Райт, не долго думая, сдался. Было выиграно время, было сделано всё возможное, а жизнь… ей Винсент не дорожил уже давно. Потому что знал, догадывался, чувствовал – можно подобрать множество схожих слов, суть от этого не менялась, – верил, что должен умереть в определённом месте, в определённое время. После смерти Мириам, ужасающее видение не покидало его головы.

И вот, он уже не петляет. Он уже на прямой к финишу. Какая разница, сколько дней ему осталось – это не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме последних слов. Кроме тех, кто будет после него. Кто сумеет, кто найдёт способ перевернуть наполнившееся помоями ведро, ошибочно именуемое империей.

– Суть нашей жизни есть то, что мы оставляем после себя, – бормотал священник, приложившись лбом к холодному камню. – Бессмертие достигается памятью, ведь покуда помнят о тебе, жить ты будешь в сердцах и умах будущих поколений.

– Красиво, – послышался восторженный шёпот из-за двери.

Винсент дёрнулся подобно запуганному зверю от постороннего голоса и обессиленно сполз вниз по стене. Через заслонку с той стороны на отца Райта смотрела восторженная пара голубых глаз. Спустя несколько мгновений обладатель светлых очей оказался рядом с мужчиной, стоя на коленях и держа в руках поднос с едой.

– Ты мой надзиратель? – недоверчиво выдохнул Винсент.

Он видел перед собой посланника Возвышенного. Разве столь чистое создание может быть пыточных дел мастером, палачом? Нет, это случайный гость. Благая весть, надежда на спасение. Помнится, что-то подобное промелькнуло в голове Винсента, когда он увидел в рядах новобранцев Адарэль – белую овечку посреди грязного сброда. И в тот раз возникали сомнения, не девчонка ли стоит перед ним, почти как сейчас…

Нет, это мальчик, сомнений быть не может. Напрягшись, священник вспомнил имя – Пьер Немма. Власть сменялась на протяжении множества лет, но семейство мрачных жнецов на службе у Канцелярии оставалось всё то же. В обязанности священнослужителей входило оказание исповеди перед казнью, но мало кто соглашался спускаться в казематы. И ещё меньше – иметь дело с палачами. Род Немма не жаловали в высшем свете за их причастность к кровавым и тёмным делам, что Винсент считал лицемерием. За многими «светлейшими» господами были грешки куда страшнее, а у палачей, к тому же, это часть работы, вынужденная необходимость, тогда как для иных чьи-то страдания – великое наслаждение.

– Отец считает, что я уже достаточно обучен, чтобы заниматься вами самостоятельно, – он поставил поднос на пол и подобрался ближе.

Райт был знаком с отцом Пьера. Будучи частым гостем, исповедуя палачей, он догадывался, почему Анри подослал сына – боялся, что рука дрогнет, не сможет вогнать иглу под ноготь, растянуть на дыбе или припечатать раскалённым железом. Хотя, тот же Анри жаловался на отпрыска, неспособного причинять боль живому. Захотел священнику соломки подстелить? Достойно, но чревато последствиями.

– Я знаю очень многих заговорщиков, но вряд ли скажу тебе их имена, – каркающе рассмеялся мужчина. – Тебе придётся постараться, чтобы вытянуть из меня хоть что-то.

– Он догадывался, что вы скажете такое. Жаль. Мне не хочется делать вам больно.

Как? Ну как что-то подобное могло вырасти в семье потомственных палачей? В уродливо-грязном месиве пороков и ужаса Дженто? Нет, это уловка. Его не будут мучить или страшить мыслями о мучениях. Если он будет молчать, то станет причиной того, что мальчишке придётся прибегнуть к пыткам, запачкать руки.

Винсент поднял голову, чтобы лучше разглядеть лицо Пьера, удостовериться, что светлый ореол и голубое пламя в глазах – знак Возвышенного – не привиделись ему, но неясный сумрак камеры помешал. Сюда бы факел, да только холодная тьма подземелья стала настолько родной и приятной, что даже мысль о свете пронзала затылок острой болью.

– В любом случае, я не буду пытать вас прямо сейчас. Вы ещё слишком слабы… Канцелярия не обрадуется, если вы не доживёте до казни.