Когда я был настоящим

Его гудение утонуло в звуке дрели, донесшемся из открытого окна на третьем этаже. Мэттью Янгер протянул мне график, за ним – кипу бумаг, и я проводил его к выходу.

– Посмотрите в словаре слово «speculation», – попросил я Наза, когда мы в тот день ехали к стекольщику.

– Конечно.

Он вытащил свой мобильный и набрал сообщение. Ответ пришел через десять минут.

– Способность видеть, – зачитал Наз, – наблюдение за небесами, звездами и так далее; обдумывание или глубокое изучение предмета, размышление, высказывание предположения; участие в торговых операциях. От латинского speculari – высматривать, наблюдать и specula – сторожевая башня. Первое упоминание…

– Сторожевая башня, – произнес я. – Небеса – это мне нравится. Небеса лучше видно со сторожевой башни. Но там ты открыт.

– Да, пожалуй, – ответил Наз.

По дороге от стекольщика назад в мой дом мы сделали крюк, завернув ко мне в квартиру. Я все еще ночевал там, ожидая, пока будет готов мой дом, но времени там проводил очень мало: уезжал рано утром, возвращался поздно вечером, спал несколько часов и отправлялся обратно. В то утро я забыл там каталог облицовочных материалов и велел водителю заскочить туда, чтобы его забрать.

Когда мы туда приехали, у моей двери стоял, звоня в нее, Грег. Я заметил его, уже выйдя из машины; иначе можно было бы попросить водителя объехать вокруг квартала и завернуть обратно через пару минут. Грег обернулся и увидел меня; я очутился в ловушке.

– С ума сойти! – закричал Грег. – Ничего себе тачка!

Я ничего не сказал. Машина была и вправду ничего – довольно длинная, с такими задними дверцами, открывающимися посередине. Однако дело тут было не в показухе; она вообще понадобилась мне только потому, что в мою «Фиесту» не поместились бы письменный стол с факсом. Как только все заработает как надо, я от нее избавлюсь и вернусь к «Фиесте».

Грег стоял на пороге моей квартиры, в нескольких футах от меня.

– Ну, что нового? – сказал он. – Ты мне уже шесть недель не звонил.

– Я… в общем, занят был.

– Чем это?

– Готовлюсь переехать в новый дом.

– Где?

– На другом конце Брикстона.

– На другом… конце… Брикстона, – повторил он.

– Да.

Так мы и стояли лицом друг к другу. Потом я сказал:

– Мне тут надо этот каталог забрать, а потом ехать на встречу.

Грег заглянул мне за спину, в машину, где сидел Наз.

– Ну да, конечно. Значит…

– Я тебе позвоню, – сказал я ему, проходя мимо него к себе в квартиру. – В конце этой недели. Или в начале следующей.

Звонить я ему не стал, ни на той неделе, ни на следующей, ни через одну. Мой проект был программой, а не хобби или побочной деятельностью – программой, которой я отдавался полностью, душой и телом. В рамках этой программы допускались определенные взаимоотношения между мной и моим персоналом. И только. Персоналом – не друзьями.

Вскоре после того дня наш основной офис переехал из Ковент-Гардена в Брикстон. К тому моменту наша деятельность была более или менее целиком сосредоточена там. Мы сняли верхний этаж современного сине-белого офисного здания в паре улиц от нас, сразу как свернешь с местного Бродвея. С виду оно было современным и официальным, в стиле некой прежней эпохи – вроде главного полицейского управления где-нибудь в Восточной Европе. Когда мы туда переехали, большинство окон закрывали криво опущенные металлические жалюзи, а по бокам торчали металлические трубки: воздуховоды, желобы для прачечных нужд, бог знает что. На крыше были теле– и радиоантенны. Наз основал там свой штаб и осуществлял руководство оттуда, в то время как я все больше и больше времени проводил непосредственно в моем доме, занимаясь мелкими делами с сотрудниками, которым были поручены отдельные части проекта.

Как я уже упоминал, по мере продвижения проекта все более и более важную роль в нем играла Энни. Мы с ней вместе, например, бегали в поисках подходящих щеток и тряпок для консьержкиного шкафа. Или доставали пепельницы для холла и решали, куда их поставить, а после обнаруживали, что их положение не согласуется с тем, как открываются двери, так что приходилось их снова передвигать. Главным нашим занятием стало определять совместимость. Взять, к примеру, рояль; его доставили и установили, но правильную степень звукопоглощения для стен той квартиры нам еще предстояло найти. Слишком большая, и я ничего не услышу; слишком малая, и звук будет недостаточно приглушенным – когда я впервые его вспомнил, он был слегка приглушен. Чтобы довести подобные вещи до совершенства, все должны были действовать синхронно: когда пианист начинал играть, сверлильщикам следовало перестать сверлить, долбильщикам – долбить, шлифовальщикам – шлифовать и так далее.

– Ну как? – спрашивала меня Энни, стоя со мной в моей квартире и слушая музыку.

– Нормально, – отвечал я. – Только вот окно у него сейчас открыто или закрыто?

– У него окно открыто или закрыто? – повторяла Энни в переговорное устройство.

– Закрыто, – раздавалось в ответ.

– Закрыто, – повторяла она мне.

– А теперь велите им открыть его.

– А теперь откройте его, – повторяла она.