Когда я тебя потеряла

Молли опять улыбнулась, медленно отпила из своего бокала и снова обернулась к воде. Я наблюдал за тем, как ее губы коснулись стекла и как, сглотнув, она их облизала. Когда Молли поставила бокал на стол, я вдруг осознал непристойность своего подсматривания и покраснел. Мое желание наблюдать за тем, как она двигается, было чисто инстинктивным. Меня поразило, насколько сексуально она выглядела даже в самом невинном жесте. А еще меня удивило, как быстро из моих мыслей выпала ее обеспокоенность в связи с ее горем. Я одернул себя, перевел дыхание и попытался сосредоточиться на разговоре.

– А когда ты вернешься на работу, то опять полетишь в Ливию? – вдруг спросила Молли.

– Да, – мой голос вдруг показался мне необычайно хриплым, и я откашлялся. – Мы должны вернуться, чтобы закончить то, что начали.

– Мы?

– Я работаю в связке с одним фотожурналистом. Его зовут Брэд Норс. Большую часть работы за последние годы мы проделали вместе. Пулитцеровскую премию нам тоже присудили на двоих.

– А что за статья, заслужившая награду? Я помню, что видела тебя по телевизору, но подробностей не припоминаю.

– Эта награда за несколько статей о последствиях войны, сказавшихся на судьбах четырех семей в Ираке.

– Я хотела бы их прочесть. Интересно, должно быть, – сказала Молли.

– Ну, мы сделали свою работу на отлично.

Я попытался пошутить, но был удивлен, когда Молли разразилась звонким смехом так, словно я и впрямь сказал что-то забавное. Я видел, что несколько человек возле нас оглянулись на нее. Смех был неудержимым, неприлично громким, какой обычно свойствен подростку.

Молли немного повернулась на своем месте и, взглянув мне в лицо, спросила:

– Что вдохновило тебя на написание тех статей?

– Все началось с нескольких снимков Брэда. Там изображены были дети, играющие на руинах Фаллуджи, в то время когда вокруг идет война. Брэд тогда думал о своем сыне, который остался дома. Иногда так бывает – ты ведешь две жизни. Одна жизнь проживается на адреналине, ты живешь, как на поле боя. Другая – вполне обыденная, «что-то купить да постирать», как говорится. Этой жизнью человек живет дома. В случае с Брэдом и этими иракскими детьми ты наблюдаешь между этими двумя жизнями хрупкую связь, которая только подчеркивает чудовищную между ними разницу. Получились по-настоящему хорошие статьи, так как нам удалось достучаться до читателя.

– Я только что поняла, что именно хочу делать в жизни, – вдруг заявила Молли.

– Если ты о военной журналистике, то Лейт, уверен, обязательно после этого выследит меня и убьет.

– Нет, – она вновь рассмеялась. – Я предпочитаю в своих зарубежных поездках останавливаться в мирных странах в пятизвездочных отелях. Спасибо, но нет, Лео, такого мне не нужно. Меня очень впечатлило то, как ты рассказываешь о том, чем занимаешься. Чувствуется, что тебе это по-настоящему по душе. Именно так люди говорят о своих любимых и о детях. Я прочувствовала в твоих словах гордость, любовь и получила от этого настоящий драйв.

– Я бы не смог прекратить этим заниматься, даже если бы захотел, – согласился я. – Это не просто работа, это мое призвание.

– Да, конечно! – воскликнула Молли с таким энтузиазмом, что головы окружающих в очередной раз повернулись в нашу сторону.

Хотелось бы мне знать, что они думают, видя меня, сидящего рядом с ней. Мы сидим довольно близко друг от друга за столиком с видом на воду, разговариваем, пьем, глядим друг на друга. Бар – из модных. Могут ли окружающие подумать, что мы – на свидании? Такое предположение мне очень понравилась. Молодой мужчина в костюме, сидевший за столиком позади Молли, развернулся, когда она воскликнула. Взгляд его задержался на Молли. Я смотрел на мужчину до тех пор, пока не поймал его взгляд. При этом мой взгляд стал жестким – и молодой человек отвернулся.

Я не имел никаких прав на Молли, но даже в этом случае он не смел пялиться на нее, пока я сижу рядом с ней.

– Именно этого мне не хватает, – продолжала болтать Молли, явно не имея понятия о борьбе в гляделки, происходящей у нее за спиной. – Мне нужно призвание. Что заставило тебя понять, что ты хочешь стать журналистом?

Наклонив голову в сторону, она посмотрела на меня. А я смотрел на нее, чувствуя, как утопаю в глубине пристально глядевших на меня ее голубых, словно морская вода, глаз. Молли приподняла брови, улыбка скользнула по ее губам.

– Я никуда не тороплюсь. Тебе сегодня еще куда-нибудь нужно?

Я вдруг понял, что нигде, кроме этого места, сейчас быть не хочу. Это меня порядком удивило.

– Я видел интервью по телевизору времен первой войны в Ираке. У подростка застрелили мать прямо на его глазах. Моя мама очень многое для меня значит, поэтому этот сюжет потряс меня. Я не мог себе представить, что такое происходит в мире. Многое после сюжета увиделось мне в другом свете. Я тогда смотрел на мужчину, берущего у подростка интервью, как на героя. Он пошел на войну для того, чтобы этот паренек смог рассказать на камеру свою историю. Ну, – я пожал плечами, – вот и все…

– А почему ты работаешь не на телевидении, а печатаешься в прессе?