Когда я уйду

– Да, наука ушла далеко за эти несколько лет, но не хочу обнадеживать тебя, – перебивает он. – Сама знаешь, ноги – слабое место у лошадей.

– Понимаю, – кивает Памела и продолжает говорить, но я думаю над тем, что она уже успела сказать. Вернее, не сказала вслух, но подразумевает. Памела и Джек хорошо знают друг друга. Они и до этого беседовали о ее лошади и о его исследованиях. И о чем еще? И давно ли они вместе работают волонтерами? И почему он никогда не упоминал о ней. Точно не упоминал?

Я роюсь в воспоминаниях. Может, Джек как-то пришел из «Пэт Смарт» и сказал:

– Помнишь ту девушку Памелу, о которой я тебе рассказывал? Сегодня она такое выкинула! Ужасно смешно!

Но вряд ли он когда-нибудь говорил такое. И что означает его молчание?

Я стараюсь участвовать в разговоре, но если это партия в теннис, то мне отведена роль наблюдателя. Поэтому я наблюдаю. Они подались друг к другу. Джек с блестящими глазами описывает детали своего исследования по протезированию. Памела жадно слушает, глотая каждое слово, слетающее с его губ. Может, мне это только кажется, или я действительно слышу легкое жужжание электрического тока, текущего между ними?

Джек втягивает меня в беседу.

– Не возражаешь, если я поеду завтра?

Я делаю вид, что думаю. Делаю вид, что когда-то наш забитый календарь не полностью пуст, если не считать моих посещений доктора по пятницам. Раз в две недели. Я делаю вид, что все держу под контролем. Что все идет согласно плану, что Джек не ускользает из моих рук, что это я его отталкиваю. Отпускаю.

Я киваю.

– Конечно.

Памела встает.

– Отлично! Вам ничего не принести? Я пойду за печеньем.

– Не хотите пирога? – спрашиваю я.

Она склоняет голову набок.

Почему я выпалила это вслух?

– Я… просто он так заманчиво выглядел.

– Хотите кусочек? Я принесу.

– Нет, спасибо, не стоит.

Она кивает.

– Джек?

Мы оба смотрим на моего мужа, жующего кукурузную лепешку.

– Он не ест десерт, – говорю я за него.

Но, может, она уже знает это и молчит из вежливости.

Мы возвращаемся домой еще засветло. На нашей улице машин больше, чем обычно, что может означать только одно.

– Должно быть, сегодня бейсбол, – догадывается Джек.

– М-м-м, – мычу я, все еще погруженная в мысли о Памеле. Но какой-то частью сознания жду, пока он скажет больше. Спросит, не хочу ли я пойти на игру с ним. Прямо сейчас. Взять из дома одеяло, сесть на травянистом склоне холма, где собираются безбилетные студенты, чтобы пить дешевое пиво и задирать болельщиков команды-соперника. Когда мы с Джеком переехали сюда, мы как-то пошли вместе на игру. И все было прекрасно, пока отвратительный мальчишка из братства, сидевший с нами рядом, не стал швырять на поле пустые банки из-под «Миллер Лайт», после чего расстегнул джинсы и выпустил длинную струю мочи на землю, футах в трех от того места, где мы сидели. Брызги не долетели до нашего одеяла какие-то жалкие дюймы.

Пусть это было отвратительно и я поклялась, что ноги моей больше здесь не будет, теперь мне хочется пойти. И хочу, чтобы Джек тоже этого хотел.

Но он ничего не говорит. Поэтому я набираю в грудь воздуха и спрашиваю:

– Ты давно знаешь Памелу?

Джек сосредоточенно и ловко подводит машину к обочине тротуара перед нашим домом.

– Не помню, – говорит он, выключая двигатель. – Полгода? А что?

– Ты никогда не упоминал о ней раньше, и я просто…

Я пытаюсь как можно точнее выбрать следующие слова, сохранять тон ровным и беспечным. Не хочу выглядеть назойливой привязчивой женой. Или неуверенной в себе. Или ревнивой. Или дать волю всем остальным эмоциям, которые испытываю на самом деле.

– Просто мне показалось, что вы очень хорошо друг друга знаете. Ничего особенного.

Я открываю дверь машины, выпрыгиваю на дорожку, стараясь, чтобы язык тела соответствовал моему беззаботному виду. Джек следует моему примеру и идет за мной к двери. Когда я касаюсь ногой третьей ступеньки каменного крыльца, его рука обнимает меня за талию. Он дергает за ремень моих джинсов.

– Эй, – шепчет он. Я разворачиваюсь лицом к нему. Сейчас, когда я стою на средней ступеньке, а он – на земле – мы почти одного роста. И глядим в глаза друг другу. Я жду, чтобы он заговорил, но вместо этого Джек подается вперед, перекрывая расстояние между нами, и накрывает мои губы своими. Я механически поджимаю губы, инстинктивно возвращая поцелуй: сказываются годы привычки.

– Мау, – мурлычу я, заканчивая знакомый поцелуй, и вынуждаю себя думать о вечерних делах: о ванне, которую хочу принять, фланелевой пижаме, в которую мне не терпится влезть, а не о том факте, что мы впервые за много недель поцеловались в губы. И о том, что кожа, где его щетина оцарапала мою щеку, до сих пор горит.

Но прежде чем я успеваю повернуться к двери, он притягивает меня к себе. Наши губы встречаются снова, на этот раз с неумолимой силой, которая заставляет забыть о заученных реакциях и немедленно напоминает о тех первых поцелуях, которые мы делили в дверных проемах и припаркованных машинах. Слабость в животе. Трясущиеся колени.