Когда я вернусь, будь дома

…Рабочий день в пекарне начинается в четыре утра: ребята выпивают по стаканчику чая – и вперед. В шесть первая партия симитов должна появиться на прилавке. Вторую забирают уличные торговцы – с корзинами на головах ходят по району, выкрикивая: «Горячие симиты! Горячие симиты!» Чем громче кричишь, тем больше продашь.

Тесто замешивают с ночи. Сухие дрожжи, мука, подсолнечное масло, соль, сахар (не более столовой ложки) и вода. Оно должно быть крутым, гладким, не липким (по мере необходимости подсыпают муку). Самая важная часть рецепта – лепка симитов. Вот чему мне предстоит научиться, дочь.

Скучаю по нашей пекарне. Амир, спасибо ему, работает один, присматривает за мамой и Леоном. Оставил им свои сбережения, должно хватить на первое время.

Леон привыкает к новой жизни. Перестал сидеть у окна с видом на дорогу и, проходя мимо, отворачивается, словно не позволяет прошлому себя затянуть. Заколку Дарьи переложил из-под подушки в коробку с бижутерией Марии. Иногда достает, обнюхивает, кладет обратно.

Недавно исчезли игрушечные машинки Леона, обыскались. Обнаружили в мусорном ведре.

Мария обнимает Леона чаще обычного, даже если тот отталкивает; старается с ним общаться, даже если не отвечает.

«Никто не заменит ему маму. Я хочу быть Леону другом. Конечно, нужно много терпения и бодрости духа. Устаю. Лишние два часа ночного сна помогают восстановиться. По утрам Леон приходит ко мне под бочок, укрывшись одеялом, сворачивается клубком, щурится от удовольствия. Полежит немного и уходит обнимать Марса».

Дочь, твоя мама необыкновенная. Она многому меня научила, сама того не зная, – принимать, прощать и верить. Женщина-любовь.

Скучаю по тебе. Папа

8 Не трать бесценное время на то, что не про любовь

Досту,

Стамбул – город кошек. Они повсюду, начиная с берегов пролива и заканчивая крышами домов. К ним особое отношение. Жители Стамбула убеждены: кошки знают Бога. Поэтому, в отличие от собак, усатые не принимают людей за богов – живут сами по себе, а не с теми, кто их любит.

Работа в пекарне радует. Делаю успехи – научился лепить симиты. Кусочки теста ловко растягиваю в жгуты, скрепляю концы. Заготовки соприкасаются с кунжутом, словно льдинками покрываются, – в этот момент вспоминаю Город вечной зимы. Прошло две недели. Скучаю по дому. Пора обратно?

Не хватает Марии. Счастливо с ней, спокойно. Любовь – единственное стабильное чувство в изменчивом мире. Когда любишь, любое испытание преодолимо. Нашим отношениям немало лет, и я по-прежнему спешу обнять ее по утрам.

…После работы идем с Умидом выпить пива. Он переживает расставание с любимой. Она американка, дочь фермера из Айдахо. Импульсивная, ревнивая, честолюбивая. Наш парень вырос в другой атмосфере, где родители-филологи обращаются друг к другу на «вы», разговаривают полушепотом, вечерами слушают Чайковского.

«Я сам далеко не пример сдержанности, часто раздолбай и вообще, кажется, не сын своих предков. Но не могу принять, когда женщина управляет мужчиной… И люблю ее. Дико. От чего еще больнее». – «Ты хочешь быть счастливым или правым?» – спрашиваю. Берется за вторую кружку. «Первое». Подсаливаю чипсы в металлической пиале. «Тогда хватит выяснений. Обними ее, и возвращайтесь домой».

Дочь, есть обиды, которые подталкивают к росту, а есть те, что приводят к расставанию. Главное – не перетягивать одеяло, услышать суть. Она проста.

Захмелевший Умид жалуется на времена. «Сейчас люди добивают друг друга, вместо того чтобы поднимать. Мы перестали быть терпимыми, следить за тем, что произносим вслух. Все себе, побольше, почаще. Трудно смотреть на происходящее, хочется покрепче запереть двери, не впускать в дом чертов хаос. Как жить с закрытыми дверьми, когда вокруг еще столько красивого?.. Это период такой, отлив».

Отодвигаю от Умида третью кружку. «Парень, знаешь, в чем прелесть отливов? Когда волны уходят, открывается дно с ракушками. Своей обнажившейся красотой они делают мир лучше».

Жизнь – прекрасное путешествие. Глупо тратить бесценное время на то, что не про любовь.

Скучаю по тебе. Папа

9 Те, кто любил друг друга в этой жизни, непременно встретятся после

Досту,

дверь белого дома распахнута, вьюга отчаянно ее раскачивает. Город замело – ни души, океан укрыт серо-белым покрывалом. Под ботинками жижа. Приближаюсь к порогу, разуваюсь.

Я в прихожей. Слышу голос. Бархатный, глубокий, знакомый. Звучит песня. В комнате включен телевизор, сменяются черно-белые картинки. Элла Фицджеральд поет “Summertime”[13]. Наше любимое выступление, дочь. Шестьдесят восьмой год, Берлин, аккомпанирует Дональд Карсон[14]. “One of these mornings / You're goin' to rise up singing / Then you'll spread your wings / And you'll take to the sky”[15].

Мария в кресле. В свечении телевизора ее лицо выглядит бледным. В руках стопка писем. Конверты не распечатаны. Подхожу ближе. Элла продолжает петь. “There’s a’nothing can harm you… So don’t you cry”[16].