Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

Несколько раз скользнула пятками по одеялу, вжалась затылком в подушку, отпустив последний протяжный всхлип, утёрла слёзы и приложила к груди кулачок. Она рассмеялась в лицо своим страхам. Микаса больше не пряталась от себя.

«Никакой ты мне не самый лучший друг. Ты всё-всё на этом белом свете!»

Микаса твёрдо решила: сначала необходимо вернуть себе почву под ногами, справиться с душевными травмами и уж только потом снова врываться в жизнь Эрена. Она не собиралась обременять его своими проблемами и боялась, что вновь может всё разрушить из-за неразрешённых внутренних конфликтов.

Её психотерапевтом стала жизнерадостная молодая специалистка, всегда собранная и лёгкая в общении. Первые сеансы давались тяжёло, и приходилось углубляться в истоки детской боли: незажившую сердечную рану из-за смерти отца, чувство отверженности отчимом, вину за все проблемы в семье. Микаса пролила бессчётное количество слёз и временами даже намеревалась закрыться обратно, прервав терапию, но всякий раз преодолевала чудовищные страдания и пыталась разобраться в своих переживаниях под чутким наблюдением.

Первую неделю она приходила на терапию каждый вечер, и как только появились ранние успехи, график посещения стал менее плотным. Ей назначили препараты, и самочувствие Микасы значительно улучшилось. Она делилась с доктором тем, как продвигается её испытательный срок на работе, позитивным сдвигом в отношениях с матерью и главным образом налаживанием дружеских связей.

По совету специалистки, она старалась уделять достаточное внимание общению с подругами — заполняла пробел, образовавшийся в младшей школе из-за того, что над ней издевались сверстницы. Времяпрепровождение в женской компании, поначалу приносившее толику неловкости, постепенно обернулось интересным открытием — есть вещи, которые не обсудишь с Армином. Особенное удовольствие и комфорт ей дарили встречи с Сашей, поскольку Блаус была ей ближе прочих подруг ещё со школьных времён. В начале июля Микаса даже успела завязать приятельство с коллегой из галереи, с которой работала посменно. На прежнюю хандру у неё буквально не оставалось времени. Незнакомая, полная сомнений и поисков жизнь распахнула милосердные широкие объятия, вцепилась крепко и не собиралась отпускать. Микаса стала забывать и тоску по Эрену. «На него у меня тоже не осталось времени?» — вопрошала она себя в свободные минуты.

К тому же в доме уже вторую неделю гостил дядя Леви с супругой, что приносило Микасе радость и чувство защищённости. В отличие от матери, которая в силу заскорузлости убеждений не особенно понимала надобность психотерапии, на Леви стремления племянницы подействовали воодушевляюще. Он частенько интересовался тем, как проходит лечение и ненавязчиво обсуждал по вечерам с ней результаты.

Микасе казалось, что всё идёт гладко, пока на терапии не пришло время подробно обсудить роль Эрена в её жизни. Даже говоря открыто, она не могла перестать вкладывать в каждое слово стыд и отвращение к себе, описывала свои чувства пространными фразами и испытывала тревогу, когда в ответ слышала: «ты идеализируешь его из-за чувства вины», «если Эрен решил, что ты его достойна, значит, так и есть ― он сам выбрал тебя», «ты манипулировала им», «ты не виновата в том, что ставила собственные потребности превыше Эрена», «судя по твоим словам, он не давал повода усомниться в своей искренности: ты демонизировала в нём возможность подвоха из-за травмирующего опыта общения с другими мужчинами». В попытке разобраться психотерапевт не могла ухватиться за определённость в словах своей пациентки. И чем больше обтекаемых формулировок подбрасывала Микаса, тем становилось сложнее.

— Я всё-таки должна спросить прямо, чтобы в дальнейшем у нас была полная ясность: ты любишь его? ― уточнила специалистка.

— Да! — уверенно ответила Микаса, вытаращив глаза.

— Что «да»?

— Ну, да. Ответ на ваш вопрос: да.

Психотерапевт оценивающе оглядела её, взяв короткую паузу, и продолжила:

— Скажи тогда, пожалуйста ― произнеси это полностью вслух.

― Я… Я… ― промямлила Микаса, побледнев от ужаса. ― Я люб…

Она прикрыла ладонью рот, и её щёки оросили слёзы. Микасу трясло и тошнило. Она обхватила себя за плечи и зарыдала. Казалось, она провела в столь жалком состоянии целую вечность и сгорала от стыда и боли. Доктор приблизилась к ней, погладила по плечу и протянула рулон бумажных полотенец. Дав пациентке возможность справиться с приступом, она спокойно заговорила вновь:

― Мы можем продолжить или ты пока не готова?

Микаса закивала.

― Скажи, почему ты не в состоянии это произнести? Ты не можешь? Не хочешь? Или ты всё-таки не любишь Эрена?

― Кажется, я физически не могу… не могу открыть рот, ― прогнусавила в салфетку Микаса, осознавая необъятный масштаб проблемы. ― Но я не лгу. Я и правда его… Я его… Да блядь! ― шлёпнув ладонями по подлокотникам, выругалась она. ― Боже, простите, пожалуйста…