Затем я сидела в машине, поставив ее на обочине в конце улицы. У меня все кипело внутри из-за моей глупости, из-за наплевательского отношения к правилам, которые я сама и установила.
Этот дом был настолько не похож на мой, насколько отличались наши с ней жизни. Он казался гостеприимным и притягивал, словно магнит. Даже когда там никого не было, внутри почти ощущался запах свежеиспеченного хлеба и слышались звуки мимолетной детской ссоры. Звуки, которые душили его, не давая вздохнуть, – напоминала я себе.
На подъездной дорожке не было никаких машин, но я все равно приближалась с опаской. Мне не хотелось торопиться. Я не искала здесь ничего конкретного, я просто хотела посмотреть.
На протяжении всего пути я зажимала ключ в кулаке. Он нагрелся и так удобно лежал в руке, что я посчитала это молчаливым подтверждением правильности моих действий. Давно пора было это сделать, я же не могла вечно ее избегать. Я ожидала, что ключ откажется поворачиваться в замке, не захочет предавать хозяина, не захочет пускать врага через порог, но он легко проскользнул в замочную скважину и повернулся без сопротивления с первого раза. Секунду я держалась за ручку двери, а мой разум словно застыл в точке между до и после. Я все еще находилась ближе к «до»; все еще оставалось время развернуться и уйти отсюда, ничего не нарушив. В ту минуту, когда я толкну дверь, наступит «после», и в какой-то момент мне придется задуматься о возможных последствиях – как далеко я могу зайти по этой скользкой дорожке и удастся ли мне вернуться оттуда, куда все это приведет.
Но я знала себя и, даже когда колебалась, знала, что не пришла бы сюда, если бы на самом деле не намеревалась перешагнуть через порог. Какая-то часть меня, большая часть, хотела, чтобы она оказалась внутри, не оставив мне никакого шанса, но я стояла здесь, а дом был пуст. Лучше покончить со всем, сорвать пластырь, не задумываясь о том, какую боль это может причинить.
В коридоре было только самое необходимое: полка для корреспонденции, крючки для верхней одежды – на каждом висело пальто или куртка. Я отвернулась от разорванных белоснежных конвертов, лежащих сверху, и еще не прочитанных писем, которые положили вниз, потому что спешили в школу. От того, что я увидела его имя на них в этом месте, так ему не подходящем, у меня в животе все неприятно сжалось.
Я сняла его куртку с крючка. Это была тяжелая вощеная куртка, дорогая и удобная, из тех, которые носят, чтобы выгулять собак в сельской местности холодным воскресным днем. Темно-зеленая, с черной кожаной оторочкой по внутренней стороне ворота. Я поднесла ее к лицу и сделала глубокий вдох, запах наполнил мои ноздри как яд. Дорогой лосьон после бритья напомнил мне про пустующую половину моей кровати – про то, как я разбрызгивала его по подушке, чтобы вдыхать запах Майкла, пока его нет, так я могла притворяться, что он все еще со мной, когда закрывала глаза. Она делает то же самое?
В моих воспоминаниях о запахе чего-то не хватало, что-то было еще, когда он был со мной. Сигаретный дым. Я ощутила триумф в душе – это была маленькая победа, но важная. Здесь он не курил, здесь ему приходилось казаться лучше. А со мной он мог чувствовать себя свободным, он мог быть настоящим, самим собой.
Я прогуливалась по дому как призрак, как эхо, я, можно сказать, почти не находилась здесь. Я вдыхала суть той, другой женщины. У меня появилось ощущение, будто моя голова находится под водой; осознание того, во что превратились наши жизни, утяжеляло каждый мой шаг.
Я оказалась в ее спальне, раскрыла зеркальные дверцы шкафа и стала медленно перебирать висевшую в нем одежду. Когда мои пальцы скользили по шелку и кашемиру, плотной шерсти и другим дорогим по виду тканям, один джемпер привлек мое внимание. Мягкий, шерстяной, василькового цвета, с V-образным вырезом. Я сняла его с вешалки и прижала к лицу – пахло «Ленором» и немного жасмином, но несмотря на другой запах, он был в точности такой же, как и джемпер, который висел в другом шкафу, в другом доме на приличном расстоянии отсюда.