Когда явились ангелы (сборник)

Тридцать спиц вместе —
          одно колесо.
Но то, что в нем – отсутствие,
          определяет наличие возможности
          использования телеги.
Стенки из глины —
          это сосуд.
Но то, что в нем – отсутствие,
          определяет наличие возможности
          использования сосуда.
В стенах пробиты окна и двери —
          это дом.
Но то, что в нем – отсутствие,
          определяет наличие возможности
          использования дома[195]

.

Наверняка это был самый красивый обеденный зал в мире, и уж точно – самый большой. В нем имелось помещение, где запросто можно было сыграть в канадский футбол[196], и со всех сторон осталось бы еще вдоволь места для трибун и туалетов.

Весь день снаружи толклись люди с отвисшими от грандиозности Великого зала челюстями. К вечеру таких набралась приличная толпа, поскольку имели место два необычайных события: банкет в честь Пекинского марафона и официальный государственный обед в честь Гнассингбе Эйадемы[197], президента Того. В стране без повторов «МЭШ»[198] и видеоигр это было офигеть как круто.

Ожидая на цыпочках за разделительной линией, зеваки лелеяли надежду мельком узреть что-нибудь экзотическое – знаменитого легкоатлета, а то и блескучий глаз африканского владыки. Столько лимузинов. Конечно же, зевак разочаровал первый пассажир, вылезший из большого черного седана, пропущенного толпой сквозь себя, – всего-то китаец в коричневой спортивной куртке, на голове – взрыв на макаронной фабрике. Второй пассажир был получше: крупный западный гость с бородой, – а третий был еще лучше и крупнее. Последнее видение, восставшее из фешенебельных бездн русского лимузина, – о, его было достаточно, чтобы самый любопытный ротозей распростерся до пределов благоговения. Мужчина был безразмерен и неизмерим, а окружность его опоясывали крест-накрест ленты с оптическим арсеналом весьма убедительных габаритов – точно патронташи на бандитах-исполинах минувших лет. После такого многие наблюдатели удовлетворенно разошлись по домам.

Четверка припозднилась. Пир уже начался. Рев его низвергался в мраморные коридоры, притягивая Блина с журналистами подобно чарующему реву водопада. Когда четверка добралась до двух десятифутовых ваз и была пропущена вооруженной стражей, она испытала экстаз не меньший, чем толпа снаружи. Помещение размером с ангар для дирижабля; тысячи людей за сотнями круглых столов; каждый стол укомплектован десятками обслуживающих лиц, пополнявших бокалы, уносивших посуду и извлекавших новые блюда, кажется, прямо из воздуха.

Служитель провел их к выделенному согласно приглашениям столу, и четверка обнаружила, что восемь других обедающих вежливо ожидают ее прибытия: два африканца средних лет с траурными физиями и в таких же костюмах, два убогих на вид пекинца в тусклых суньятсеновках[199], азиатская красавица, два юных китайских бегуна и их инструктор. Когда Блин с журналистами приблизились, все встали и пожали им руки; красавица переводила.

Негры были из Танзании – инструктор и тренер. С траурными физиями они сидели, потому что их легкоатлет, судя по всему, не успел на танзанийский самолет и выбывал из забега; они посчитали, что обязаны посетить банкет, раз уж им выделены места, однако завтра утром улетали на родину; отсутствие спортсмена раздосадовало их сверх всякой меры. Убогая пара представляла «Чайна спортс» – рыхлый, но адекватный спортивный журналец, издававшийся на английском. Юные бегуны приехали из деревни в далекой провинции, лица их чуть отличались от лиц пекинцев – они были площе, темнее, с какой-то почти цыганской хитринкой в глазах. Когда остальные представлялись, бегун покрупнее и постарше отвечал зубастой улыбкой, которая до конца банкета приковывала к себе взгляды пуще чего бы то ни было: аккурат посередине челюсти у бегуна имелся лишний зуб, и китаец совершенно не стеснялся его демонстрировать. По контрасту с тщеславным товарищем бегун поменьше вел себя скромно, то и дело занавешивал черные глаза длинными ресницами, застегивал и отстегивал пуговицу на спортивной куртке. Китайский инструктор усердно замыкался в себе.

После вводного «Ганьбэй!» и формального знакомства все уселись и расправились с первой переменой блюд, также превращавших гостей в участников своего рода марафона. Пока гости тыкали палочками в принесенное не пойми что, на столе перед помостом торжественно открыли награды завтрашним победителям – десять ваз в технике перегородчатой эмали, одна больше другой, а также кубок из чистого серебра, который будет ежегодно возвращаться в Пекин к новому чемпиону. По залу прокатился девятый вал прицокиваний с обертонами завистливого одобрения. Призы были высший сорт.