Когда явились ангелы (сборник)

Больше всего Магапиуса тревожило распространившееся пренебрежение временем. Некогда танзанийцы гордились своей пунктуальностью. Птицелов подбрасывал сеть ровно в тот миг, когда мимо пролетала птица. То была встреча в назначенный час, договор между птицей и охотником. Знак учтивости. Как можно наслаждаться длинной жизнью, если племенное уважение ко времени стало редкостью, как и древние ритуальные сновидческие танцы?

Магапиус предвкушал и сам забег, и путешествие в Народную Республику, в революционный Китай. Если мечте суждено жить, подтверждения тому должны найтись именно там, в прочнейшей цитадели эксперимента. Каждый знал, что в России дух его утрачен, там нет уже, как сказал бы банту, кунда. Нет барака[164], как говорят арабы. И перегруженные лодки, истерично утекающие с Кубы и Гаити на капиталистическое побережье Флориды, говорили не в пользу коллектива Кастро. Но Китай… о, Китай!.. ты пережил и безумие Мао, и воинственность Брежнева. Если уж Китай не добьется успеха, видимо, успех не светит вообще никому.

Он услышал мотор, встал и махнул рукой приближающимся фарам. Но то был не автобус. То был груженный сизалем грузовик, за пару миль до того повстречавшийся с автобусом: тот застрял поперек узкой дороги, передние колеса в одной канаве, задние – в другой. Автобус разворачивался, чтобы забрать почту за неделю – шофер опять про нее забыл.

Один из трех водил закинул багаж Магапиуса на ворох листьев сизаля и предложил поехать в город с ними. Правда, не в кабине. Там мест не было. Сражаясь с обуявшей страну безработицей, власти постановили снабдить каждое транспортное средство тремя водителями, без разницы, умеют они водить или нет.

Магапиус поблагодарил их и забрался на горку листьев. Как это по-танзанийски: трое в чистой кабине в грязных рабочих фартуках – и он на вершине горы вьюжного белого пуха в единственном костюме, который есть в семье, в черном…

Ян учил математику в тесной дядюшкиной кухне. До отъезда в Пекин оставалось меньше недели, и учителя решили, что Ян наверстает то, что пропустит, быстрее, если будет самостоятельно готовиться дома. Из примыкающей комнаты доносился стрекот мотоциклетного мотора – это дядюшка высверливал дневной сбор дупел. Установка работала хитро. Приподнятое на откидной подножке заднее колесо вертело обычную деревянную катушку, которая, в свою очередь, вращала шестерню привода, а тот передавал вращение на шкив рукава бормашины. За скорость сверла отвечала ручка газа, и рев двухтактного двигателя превосходно заглушал стоны, которые исторгали время от времени пациенты, невзирая на щетину анестетических игл в руках и шеях.

Яна усадили возле окна. Выгляни в этот миг солнце, его лучи упали бы на лицо с высокими скулами и голые плечи, однако было облачно. Уже не первую неделю было облачно. С самых наводнений.

С заднего двора вошла сестра с миской зеленых листьев и, по обыкновению напевая, вывалила их в большой чайник с сырой водой. Ян помнил этот куплет. Его пели в сценке, которую класс сестры исполнил год назад в День образования КНР[165]. Девочки выучили песню из пьесы, разосланной всем начальным школам: короткая музыкальная сценка подчеркивала важность раннего обнаружения и лечения рака желудка – самого жестокого убийцы китайцев. Отучившись тот год, сестра перестала ходить в школу и поговаривала, что хочет записаться в Народно-освободительную армию Китая. Сейчас она мыла капустные листья, складывала их горкой возле тетушкиного котелка – аккуратно, словно постилала один на другой тонкие шелка, – и пела:

Опухоль в желудке следует тотально
          превозмочь.
Тлетворное влияние «Банды четырех»[166]
          следует искоренить.
Профилактика прежде всего!
Профилактика всегда и везде!
Профилактика прежде всего!
Так мы предотвратим и вылечим
          рак революции.

Как это верно, соглашался Ян, не поднимая головы от учебника; как похвально. Только, если не затруднит, не могли бы вы объяснить, как применить принцип «профилактика прежде всего» к болезням самой революции? Разве лечение как таковое не будет опасно контрреволюционным?

Он заложил книжищу в мягкой обложке пальцем и оглянулся на сестру. Ей давно стукнуло пятнадцать, и она быстро округлялась. Через пару месяцев кто-нибудь отведет ее на общинный рынок, чтоб купить первое в ее жизни эластичное нижнее белье. Через пару лет Ян не сможет отличить сестру от дюжины ее ровесниц: те же белая рубашка, черные брюки, косички. Может, поэтому сестра и хотела пойти в НОАК: пусть мешковатая военная форма плохо сидит, зато она не столь формальна, как одежда прочих девочек.