Когда идет дождь…

— Я почувствовала, что все вокруг тоже заскучали. Текст-то длинный: и как-то невзначай, само собой получилось — ррраз! И все встрепенулись, повеселели, задвигались. Даже, по-моему, облегченно вздохнули. Что-то тягостное мутное вдруг разрядилось, как от щелчка, — Эля закусила губу и погрустнела. — А, впрочем, вы меня можете не понять…

Она подошла к Пете, присела перед ним на корточки и взяла его за руки:

— Петь, вот ты меня понять можешь? А?

Малыш, радостно сверкая глазенками, закивал головой. Эля подхватила его и прижала к себе крепко, крепко…

Вечером, уложив сынишку спать, она вытащила из сумки тетради, книги и села к столу.

— Никогда не надо увлекаться большими, заунывными текстами! А уж если пришлось, так не надо забывать, что тебя слушают люди, человеки. Они, как бы этого не хотели и не делали вид, что слушают, где-то перестают воспринимать содержание того, что ты им излагаешь. Надо уметь чувствовать слушателя. Акценты нужны. Акценты. Не «морды», безусловно, (как это случилось в такой ситуации со мной, но иначе я просто не могло!), а именно акценты.

Слово — дитя времени, молчание — дитя вечности…

(Швейцарская пословица.)

— Кто убил Пьеро? Его убил Арлекин? Или Пьеретта? — Его убило грозой. Был такой страшный ливень. — Пьеро убила ревность?

— Да, ревность к Арлекино.

— Бедный Пьеро… На его лице гримаса отчаяния. Горе?! Космическое горе. Это уже в беспредельи…

— Смотрите! Смотрите же! Он встает, как смятый стебель… Наш Пьеро жив? Ура!!! Он все разыграл! Разыграл и нас, и вас! Каков шутник!

— Но почему он плачет?

— От радости, что жив…

«…Театр Пьеро… Я знаю, что он существует в природе. Его надо делать и запускать на орбиту. Он же законсервирован. Мои ровесники только будут приветствовать этот вид зрелищного искусства. Они ждут его. Чтобы быть на острие сегодняшнего дня, надо быть с молодежью, которая не уходит от сложностей мира. Она, как всегда, в авангарде!

Пантомима… Молчание и жест? Жест и молчание? Сколько можно выразить в движении! Сколько в молчании сказать!!!

Сейчас идеи вроде бы те же, что и 10, 20… и 100 лет назад, только они выражены другими символами, другой музыкой, которые остры, актуальны…

Недаром конец века — это опять повторение конца XIX. Чего только нет! Великое множество течений. Конечно, не все доплывут до вечности. Из всего этого фейерверка останутся только самые, самые… Но все равно — это расцвет молодежи. Она плюет на авторитеты, получает за это по башке и упрямо делает свое!

Чем хороша в этом смысле периферия? Здесь или-или, иное не имеет смысла. А в большом городе завал всякого второсортного.

Зато, на периферии, в отдалении от центра, гораздо сложнее развиваться. Нет таких роскошных музеев, талантливых режиссеров в театрах. Гастролей выдающихся мастеров здесь можно выжидать годами. Поэтому здесь страшна болезнь «тараканиума». И сильные, почувствовав это, стремятся в большие города.

Ленинград — болезненный город. Город иллюзий, запутанных человеческих отношений. Именно здесь побеждает здоровая кровь периферийников. Почти все лидеры рок-групп не ленинградцы…