Когда через несколько лет франкисты, поклонники “жесткой руки”, попытались совершить военный переворот и отменить результаты выборов, которые передали власть в руки еще недавно нелегальной оппозиции (партии бывших диктаторов, как правило, плохо выступают на выборах после падения диктатуры), король твердо встал на защиту демократии.
Полноценную формулу успешной современной диктатуры пока вывести не удается. “Проблема преемника” остается. Однако накопленный опыт позволяет сделать кое-какие выводы[40]
. Один из существенных ингредиентов – институт регулярной передачи власти. В Мексике на протяжении пятидесяти лет существовала однопартийная система, при которой уходящий президент имел широкие возможности по выбору преемника после окончания шестилетнего срока, но не имел никаких шансов остаться у власти сам. В Китае бурные события после смерти председателя Мао в 1976 году привели к власти Дэн Сяопина, который предпочел установить неформальные, но жесткие ограничения для тех, кто занимает ключевые государственные посты, и сам подал пример, постепенно освободив все должности, которые занимал.Правда, и у Дэна была неудача с преемником. Помните Чжао (о нем шла речь в предыдущей главе), которым Дэну пришлось пожертвовать, чтобы самому остаться у власти? Чжао Цзыян, уже ставший премьером и первым секретарем компартии, оказался не на той стороне баррикад на площади Тяньаньмэнь, где в 1989 году правительственные танки давили студентов, требовавших демократизации. Чжао выступал против применения силы, но оказался в меньшинстве. После некоторых колебаний Дэн был вынужден поддержать тех членов Политбюро, которые выступали за жесткий курс по отношению к студентам, а преемнику пришлось отправиться под домашний арест до конца своих дней. Впрочем, эти потрясения не нарушили базовых принципов, на которых строится нынешний китайский режим. Говорят, что Цзян Цзэминь, занявший посты Дэна и Чжао, не хотел уходить в отставку в начале XXI века и освобождать дорогу новому поколению, но запущенный Дэном механизм преемственности оказался сильнее.
А Фидель Кастро побил множество рекордов для политических деятелей: в Книгу рекордов Гиннесса вписана его самая длинная речь в истории ООН, да и срок его правления был одним из самых длинных в новейшей истории, но ему не удалось построить устойчивую диктатуру с эффективным механизмом преемственности. Это хорошо видно по тому, что власть была передана стареющему и никогда не отличавшемуся особыми способностями младшему брату. Впрочем, главный показатель “неуспеха” – один из самых низких в мире темпов экономического развития. Трудно поверить, но в начале XXI века кубинцы жили так же плохо, как за сорок лет до этого, до революции. Опыт корпоративного сектора показывает, что падение режима братьев Кастро могло бы оказать положительное влияние на экономику. Изучение последствий смертей диктаторов это полностью подтверждает.
В ожидании роста
Гарвардские экономисты Бен Джонс и Бен Олкен попробовали оценить, насколько сильно изменяются темпы экономического роста после смерти лидера страны[41]
. Оказывается, довольно сильно, если речь идет о диктатурах, где власть лидера не ограничена политическими партиями, средствами массовой информации или какими-то институтами. А в демократиях лидеры не играют практически никакой роли – их смерть не сказывается даже на уровне инфляции (смерть диктаторов сказывается, и очень существенно).Джонс и Олкен смотрят только на те смерти, которые были вызваны естественными причинами, например сердечным приступом, или произошли в результате несчастного случая. Почему нельзя включать в анализ убийства или насильственное отстранение от власти? Мы уже говорили о том, что сложность с анализом причинно-следственных связей возникает из-за того, что и покушения, и попытки переворота могут быть напрямую связаны с экономической ситуацией в стране. То есть рост начался после убийства диктатора не потому, что он умер, а, наоборот, он был убит из-за того, что препятствовал экономическому росту. Та же логика может действовать и в случае бескровной смены власти. Зависимость между экономическими спадами и вероятностью военного переворота – хорошо известный факт[42]
. То, что Джонс и Олкен рассматривают только те смерти, которые не связаны напрямую с экономической ситуацией, позволяет им получить оценку роли личности в истории.