Когда кончится нефть и другие уроки экономики

Помимо анализа большого массива данных за последние полвека Джонс и Олкен приводят примеры резких ускорений, которые следовали за смертями отдельных деятелей. Например, в период правления Мао средние темпы роста были около 2 % в год, а средние темпы роста с момента его смерти – почти в три раза выше – 5,9 %! Средние темпы роста за 11 лет коммунистического правления Саморы Машела в Мозамбике составили 7,7 % (это не опечатка: каждый год благосостояние мозамбикцев значительно ухудшалось), а после его смерти рост стал положительным. Смерть иранского лидера аятоллы Хомейни прекрасно видна на графике экономического роста Ирана: годы стагнации сменились годами быстрого развития.

В работе не обсуждаются специально последствия смерти Сталина для экономического роста – возможно, они показались авторам не столь красноречивыми, как в случаях Мао или Хомейни. Тем не менее они были существенными. По оценке историка экономики Ангуса Мэдиссона, в 1950–1953 годах ВВП на душу населения рос меньше чем на 2 % в год, а в следующую трехлетку средний рост был в 3 раза выше (6 %). И это при том, что, как мы уже обсуждали в предыдущей главе, руководство страны претерпевало кардинальные изменения чуть ли не каждые полгода!

ВВП Ирана в долларах США, 1983–1992

Эксперименты естественные и нечаянные урок № 15. Нечистоплотный избирком можно поймать за руку с помощью статистики

В естественных науках основной критерий истинности придуманной учеными теории – эксперимент. Если результаты эксперимента не совпадают с тем, что предсказывала теория, – что ж, теорию придется отбросить или как минимум модифицировать. К сожалению, экономистам трудно тестировать свои теории в лабораторных условиях: невозможно провести лабораторный эксперимент, чтобы проверить какую-то макроэкономическую теорию. Экономистам приходится искать “естественные эксперименты” – ситуации, максимально близкие к искусственным лабораторным условиям. В идеале для анализа последствий экономической политики нужно было бы взять одинаковые страны и, выбрав одну из них с помощью жребия, провести там ту политику, которую мы хотим сравнить со статус-кво. В реальности одинаковых стран нет, да и страны, в которых эксперимент проводится, и те, которые будут “контрольной группой”, выбираются не по жребию. А без случайного выбора может оказаться, что последствия политики определяются не ею самой, а теми же самыми факторами, вследствие которых страна предпочла ее проводить…

Что такое полевой эксперимент? Вместо лаборатории (за лабораторные эксперименты получил Нобелевскую премию 2002 года Вернон Смит) используется то, что проводится в реальной жизни и без всякого эксперимента, но к этому добавляется специальная компонента – например, правильно подобранная “случайность”. Скажем, правительство решает ввести новую образовательную программу. Если ввести ее во всех школах, нельзя будет определить, повлияла ли эта программа на успеваемость (и в какую сторону). Если ввести ее в “пилотных” школах, то будет трудно определить, как она станет работать в других школах, потому что может оказаться, что выборка “пилотных” школ оказалась непредставительной по отношению ко всем школам относительно этой новой программы. Это может быть сложно – понять, представительной будет выборка или нет. У нас в стране оценку программ или массовых проектов с помощью рандомизированных экспериментов пока не проводят, а зря: это примерно такое же отставание в технологическом плане, как если бы чиновники не умели пользоваться мобильной связью. Жизнь бы продолжилась, но эффективность была бы ниже.

Мой собственный опыт работы с экспериментальными данными невелик, однако парламентские выборы 2011 года дали такой интересный материал для анализа, что было жалко упустить возможность.

Схватить за руку

История анализа российской фальсификации для меня лично началась в 2007 году. Тогда, наутро после выборов, я прочитал в блоге географа Александра Киреева, что, конечно, фальсификации были, но они не превышают 1–2 %. И тогда же, на следующий день, написал у себя в блоге про сравнение двух московских участков: в одном был изгнан наблюдатель (от “Яблока”, кажется), а в другом – нет. Чтобы сравнение было правильным, я посмотрел, как эти участки голосовали в 2003 году. Это было не так просто сделать, потому что участки переименовали и нужно было смотреть, какие дома к какому участку относились. Получилось очень наглядно: результаты на этих участках были одинаковыми в 2003 году, а в 2007-м “Единая Россия” на одном из них получила чуть ли не вдвое больше голосов, чем в 2003-м.