Когда любовь соперница у смерти

Мне уже тридцать пять, не скажу, что я пожил достаточно, но все же это лучше, чем умереть в юности. И обязательств перед близкими у меня, как таковых, не было. Ну, мать жалко, отца, но ведь они проживут и без меня. А за жену и детей волноваться нечего, потому что нет их у меня и не было. Не о ком заботиться, некого оберегать и ставить на ноги… Выходит, что я социально-никчемный человек. Обидно было осознавать это, но уж лучше отвлеченные терзания, чем страх оставить семью без кормильца. А насчет вечной жизни в раю… А вдруг я заслужил ее? Особой любви к ближним я не питал, но ведь заботился о людях, ловил и обезвреживал воров и бандитов, наказывал за старые и предотвращал новые преступления. К тому же я при жизни познал, что такое ад. А как иначе назвать ужас положения, в котором я сейчас оказался. Радиация заживо пожирала меня, снимала скальп с черепа, отслаивала плоть от кости. Котел с кипящей смолой казался мелочью по сравнению с этим…

Охранники отобрали у меня все, вплоть до пустой фляжки, но в нижнем кармане брюк остался «карандаш», индивидуальный дозиметр. Наверняка я уже получил дозу в сто рад. По такому случаю положено сообщать в вышестоящий штаб внеочередным донесением. Но кто сделает это? Кто знает, где я? Кому я нужен… Может, и правильно сделают, что захоронят меня сегодня вместе с радиоактивными отходами? Зачем нужен обществу псих-одиночка?..

Машина пошла на подъем, двигатель натужно ревел, преодолевая силу земного притяжения. Люба что-то говорила про испытательную площадку в горах, где проводили закрытые ядерные взрывы. Штольни там, где подрывали заряд. И медь, ради которой рискуют жизнью охотники за металлом. И еще в этих штольнях можно хоронить отработанное ядерное топливо. Вот тебе и горы, вот тебе и Делеген со всеми его штольнями. Может, тысяч через десять лет как археологи будущего – возможно, даже другой цивилизации – найдут мою могилку, отроют из безопасных уже отходов мой скелет… Если, конечно, радиация не превратит мои кости в труху…

Я готов был умереть. Более того, уже умирал от радиации… Но ведь я хочу жить. О, Боже, ведь я так хочу жить! Боже, если Ты есть, Ты должен меня спасти!

Отдаленный стук сверху смешался с тяжелым громыханием наполненных бочек. Но вот он усилился, и откуда-то с неба в машину выстрелил яркий луч прожектора. Перестук винтовых лопастей, сливающихся в сплошной оглушающий гул, прояснил ситуацию. Над «КамАЗом» завис вертолет, а скоро, перекрывая шум двигателей, послышался голос из громкоговорителя. Видимо, усилитель звука был очень мощным, если я смог разобрать слова.

– Водитель автомобиля, остановитесь! Комитет национальной безопасности Республики Казахстан…

Далее шло грозное предупреждение, но грохот вокруг меня усилился, и я уже ничего не слышал. Впрочем, и без того было ясно, что грязные махинаторы попались. Спецслужбы суверенного Казахстана вскрыли преступный сговор и взяли их в оборот.

Но почему машина не останавливается? Почему она виляет, набирая ход?.. Водитель должен остановиться и сдаться властям. А меня должны освободить и отправить в больницу, чтобы снять острую фазу лучевой болезни. Возможно, я еще поживу. Может, и недолго, но все же… Все-таки есть Бог, если он направил ко мне спасительные силы…

Я вдруг ощутил, как машина заваливается набок. Водитель прибавил газу, выкручивая руль вправо. Маневр удался, он смог выровнять автомобиль. Но, увы, он вдруг передом пошел под откос, а потом его снова потянуло вбок.

На этот раз водитель не смог справиться с управлением, и «КамАЗ» все-таки опрокинулся. В обнимку с одной бочкой я кубарем полетел на землю, другая упала на меня, третья толкнула сзади. А потом все вдруг исчезло и наступила тишина, которую можно было бы назвать вечной…

Но все-таки это была не смерть. В этом я убедился, открыв глаза. Розовеющее в предрассветных лучах небо, пробирающий до костей холодный ветер, шорох травы и тревожная трель соловья. И боль – самый яркий признак жизни. Болело все, что можно, с головы до самых пят. Казалось, что меня только что вытащили из гигантской мясорубки с тупыми ножами – не изрубило, но перемяло основательно. Живого места, похоже, не было – как изнутри, так и снаружи. Зато уцелели веревки, которыми я был связан по рукам и ногам. И рот, как был, так и остался заклеен скотчем.

Превозмогая боль, я попытался оторвать голову от земли, как мог осмотрелся. Горы справа и слева, а сам я находился в ущелье, между камней, в русле пересохшей реки. Я помнил, как здесь оказался. Машина перевернулась и вывалила меня сюда вместе с отходами. Но сколько я ни искал взглядом, не обнаружил рядом ни одной бочки. Впрочем, они могли быть недалеко за камнями, заглянуть за которые я не мог при всем желании. А может, пока я находился в беспамятстве, кто-то собрал их, поднял вверх на дорогу, загрузил в прибывшую машину. Но тогда почему я остался здесь? Может, меня просто-напросто не нашли? Или я был никому не интересен?..