Когда луна окрасится в алый

Сора перевел на него тяжелый, мрачный взгляд. Темные глаза, казалось, смотрели в самую душу и вытаскивали на поверхность самые потаенные страхи.

– Не сейчас, Тетсуя-кун, – твердо произнес Сора.

Оммёдзи, до этого момента молчавший, тихо прокашлялся:

– Прошу прощения, но могу ли я помочь?

Румянец еще не до конца сошел с его щек, и это заставило Генко мягко улыбнуться.

Такой невинный.

Игнорируя потрясенного Тетсую, который выглядел так, будто его предали, она внимательно посмотрела на оммёдзи.

– Дай мне одного из своих синигами, чтобы он помог мне добраться до дома. Ки не прошу, – ласково произнесла Генко, на что Йосинори кивнул и тут же призвал одного из своих духов. Должно быть, он догадывался, насколько сильно она пострадала.

– Тайин проводит вас и ваших подопечных.

Старуха – по-настоящему древняя, сморщенная, серая, как высушенная хурма, с глазами, подернутыми мутной пеленой, но с такой внушительной ки, что воздух вокруг нее едва не потрескивал, – стояла перед Генко ровно и непреклонно, готовая поддержать и помочь в случае необходимости.

– Что здесь происходит, чтоб вас утащило всех в Ёми?! Сенсей, вы знакомы с этой ведьмой? Да кто вы все?! – не выдержав, закричал Тетсуя.

Все замолчали и посмотрели на него.

– Только что здесь погибли три они. Такие же, как тот, что убил старика из вашей деревни. Я кицунэ, если помнишь, – начала Генко, поведя здоровым плечом, и кивком указала на учителя Тетсую. – Он – Сора, ямабуси-тэнгу – монах-отшельник, который защищает людей, мой старый знакомый и один из лучших мечников, которых я знаю. Ты никогда не задумывался, почему его нос столь длинный, а ноги почти всегда босы? А я все не могла понять, откуда у обычного деревенского мальчишки столь выдающиеся способности в фехтовании. Ну и оммёдзи, которого вы пригласили, чтобы уничтожить меня. Йосинори, верно? Ты действительно сильный маг. Мне многое будет интересно у тебя узнать.

Генко произнесла все это ровно, спокойно, словно ничего не произошло. Будто не разрушила своими словами мир Тетсуи. Словно не готовилась уйти, а произошедшее было обычным явлением.

– Нет! – упрямо возразил Тетсуя, качая головой. – Мой учитель не может быть…

– Ёкаем? – спросил Сора. – Боюсь, что так и есть. Я ямабуси-тэнгу, защищаю людей, как госпожа Генко защищает вашу деревню.

– Она – наше проклятие! Она не может…

Тетсуя резко замолчал, словно кто-то отсек конец фразы острым лезвием. Он беспомощно посмотрел на оммёдзи, а Йосинори со спокойствием монаха наблюдал за развернувшейся сценой, спрятав руки в рукава своего простого, но качественного темного кимоно. Тогда Тетсуя взглянул на учителя. Он будто впервые видел сенсея: длинный, чуть изогнутый на конце нос, высокий рост, который не так бросался в глаза из-за сутулости, ноги в гэта без таби[47] даже в самые суровые морозы…

Тетсуя покачнулся, не в силах ровно устоять на ногах, и вцепился руками в голову с такой силой, что нельзя было сказать однозначно, пытается ли он успокоить головную боль или же намерен рвать на себе волосы. Генко нахмурилась, наблюдая. Тетсуя стонал, качал головой, пытался массировать виски, но тут его ноги подкосились.

Йосинори мгновенно подскочил к Тетсуе, подхватил, не позволив упасть, и приложил к его лбу два пальца, сосредоточенно закрыв глаза. Сора и Генко благоразумно молчали в ожидании, но в их позах читалось напряжение, будто они уже о чем-то догадались.

– На нем проклятие, которое не дает видеть истину, – спустя долгие несколько минут произнес Йосинори, нахмурившись и подтвердив мысли ёкаев. Генко и Сора переглянулись, будто обменялись какими-то соображениями, но быстро сосредоточились на потерявшем сознание Тетсуе. Он тяжело дышал, лоб покрыла испарина, тело сотрясала крупная дрожь, словно в лихорадке.

Генко презрительно поджала губы и отвернулась, невольно задумавшись и коря себя за легкомыслие и беззаботность. Проклятие, конечно, могло стать причиной столь сильной ненависти местных к ней, но сколько же кто-то был готов потратить своих сил на то, чтобы вся Сиракава поколениями ее ненавидела? И как долго это могло продолжаться? Неужели все эти столетия люди желали ей смерти только из-за того, что кто-то наслал на них проклятие? Звучало слишком безумно, но… но не нереально.

Усыпленная горем от потери возлюбленного, а после медленно пробуждаемая редкими встречами с ками и ёкаями, могла ли Генко упустить момент, когда деревню прокляли? Гнев на себя поднялся из глубины души, подтверждая, что да, она могла. Могла забыться настолько, что не замечала очевидного. Вот только зачем это кому-то понадобилось? Чтобы ослабить ее? Даже в изгнании она оставалась слугой Инари, поэтому получала силу от тех молитв, с которыми сиракавцы обращались к богине. Но почему же до нее доходили только крупицы энергии, в то время как она растрачивала почти всю свою ки? Могло ли быть в этом виновато проклятие?