Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Но вместо верхнего освещения я включаю настольную лампу. Он стоит в одних боксерах. Янтарный свет лампы выделяет тени на впадинах под ключицами и между ребер, подчеркивает его худобу. Шрамы похожи на барельеф, высеченный на его коже: линии нахлестываются одна на другую, некоторые бледные и почти незаметные, другие свежие и ярко-розовые. Там, где в его плоть вонзались хирургические штифты, остались зарубцевавшиеся ямочки, — они рядами маршируют вдоль прямых линий бывших разрезов.

Мои руки ложатся на его грудную клетку. Я провожу пальцами по шрамам на ребрах, словно читая шрифт Брайля. История боли. Но без этой боли он не стал бы самим собой: человеком, которому хватило эмпатии начать со мной общаться и хватило смелости, чтобы меня полюбить.

— Ты идеальный, Стэнли.

Внезапно его, кажется, очень заинтересовали собственные ступни.

— Ты не обязана это говорить.

Я целую неровный шрам на его ключице, и его дыхание вздрагивает в горле. Мои губы скользят по шраму на его левой грудной мышце. Его грудь вздымается, когда я целую еще один шрам и потом другой. Я беру его руку в свою и целую ладонь. Когда мы встречаемся губами, я чувствую соленый привкус слез.

Он проводит рукой по моей коже. Когда ладонь останавливается на левой груди, я устремляюсь навстречу прикосновению.

Я хочу еще. Хочу касаться его и чувствовать, как он отзывается на прикосновения.

Моя рука опускается к его боксерам, он напрягается.

— Мои ноги все еще…

— Тебе не придется ими двигать. Тебе не придется ничего делать. Просто позволь мне.

Он выглядит озадаченным. И когда он вдруг понимает, его глаза увеличиваются.

— Ты хочешь…

— Да.

Он закрывает глаза и делает медленный вдох. Кажется, он пытается собраться с духом.

— Элви… — он открывает глаза, касается моего лица и заправляет за ухо пару выбившихся прядей. — Я не могу тебя об этом просить.

— Ты и не просишь, — отвечаю я нетерпеливо. — Это я хочу.

Я встаю на колени перед сидящим на кровати Стэнли и внезапно сомневаюсь:

— Ты не хочешь?

— Конечно, хочу, — выпаливает он. — Просто… — голос его становится тише. — Я хочу, чтобы наш первый раз был для тебя большим, чем это. Ты не должна ублажать меня. Он должен быть идеальным, чтобы о нем тебе хотелось вспоминать…

Я прижимаю его запястья к кровати.

— Стэнли. — Он удивленно смотрит на меня. — Хотя бы раз в жизни перестань жертвовать собой и дай мне сделать тебе минет.

Его глаза становятся огромными.

— Хорошо, — едва дыша произносит он.

Я отпускаю его запястья и изучаю вздыбленные боксеры. Я аккуратно спускаю их и какое-то время просто смотрю.

Я, разумеется, хорошо знакома с мужской анатомией. Я видела фотографии. Но сейчас все иначе. Это Стэнли.

Сердце колотится, рот пересох, и я понимаю, что нервничаю. Ну конечно. Я же никогда раньше не делала ничего подобного. До нашей встречи я не позволяла себе ни с кем так близко сходиться, и даже мысли об этом не было. После того, как я открылась Стэнли, рассказав самые темные секреты своего прошлого, физический контакт не должен быть столь ошеломляюще значимым.

Наши взгляды встречаются. На его лице выражение, для которого я не могу подобрать слов. Меня немного успокаивает, что для него это так же непривычно. Я кладу руки на его узкие бедра.

— Ты готов?

Он кивает. Я сглатываю несколько раз, чтобы выработать больше слюны, и наклоняю голову.

Он напрягается, но сразу расслабляется. Сдаваясь, доверяя.

Как только я перестала тревожиться, все оказалось просто. Я растворяюсь в этом, мое сознание полностью сосредоточено на его реакциях, и я двигаюсь в соответствии с ними. Я прислушиваюсь ко всему, к малейшим задержкам и дрожи его дыхания, к его тихим хриплым гортанным стонам, к шелесту белья под ним.

Стэнли никогда не давал себе расслабиться как сейчас. До этого момента я не осознавала, как сильно мне хотелось увидеть его таким — беззащитным, чтобы он не тревожился, не думал, не переживал за меня, не сомневался в себе и не искал одобрения. Увидеть, как он отдается своим ощущениям, своей собственной нервной системе. Где-то глубоко внутри меня пульсирует, нарастая, боль. Я не обращаю на нее внимания, вытесняю ее в дальний угол своего сознания, чтобы сохранить остаток его холодным и эффективным, как компьютер.

Когда он смыкает веки, я замираю. Мне необходимо видеть его глаза, мне нужна вся доступная информация, чтобы понять, если я сделаю что-то не так. Я поднимаю голову ровно настолько, чтобы успеть сказать ему: «Держи их открытыми».

Его глаза резко открываются, и я снова опускаю голову.

Его мышцы напрягаются и сжимаются в моей ладони. Дыхание учащается.

— Элви, — выпаливает он, — я, я сейчас… — он вскрикивает.

Не успев вовремя отстраниться, я сгибаюсь пополам в приступе кашля. Со слезящимися глазами я убегаю ванную, чтобы прополоскать рот и выпить немного воды из-под крана. Когда я возвращаюсь, он, запинаясь, начинает извиняться. Я останавливаю его поцелуем, затем кладу голову ему на грудь. Его сердце все еще бешено колотится. Через какое-то время сердцебиение замедляется. Он кладет руку мне на спину и шепчет: «Было очень хорошо».