Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Проходит несколько секунд, прежде чем он отвечает:

— В детстве я катался на коньках. И у меня здорово получалось. Когда мне было десять, я поскользнулся, упал и сломал лопатку. Им пришлось разрезать меня, чтобы собрать все части воедино, несколько месяцев я спал на животе, потому что спина была вся в хирургических штифтах.

От одной этой мысли у меня заболела спина.

— Звучит плохо.

— Это было ужасно.

Я поднимаю голову, чтобы взглянуть в его глаза. Наши лица оказываются очень близко.

Обычно к этому моменту я была бы уже в панике, ошеломленная нахлынувшими эмоциями от прикосновения и близости, но сейчас во мне нет страха, нет ощущения, что я теряю контроль. Сейчас мне просто тепло. Прислонившись щекой к его вязаному свитеру на уровне сердца, я чувствую движение, словно внутри сидит маленькое живое существо.

— От тебя пахнет библиотекой, — шепчу я.

— Надеюсь, тебя это не смущает.

Я закрываю глаза.

— Не смущает. — Интересно, почему я позволяю ему это делать, как ему удалось проскользнуть под все мои тщательно выстроенные барьеры, словно розовому шипу — под ноготь.

Где-то глубоко в сознании звенит тревожное: «слишком близко!»

На улице завывает ветер, по окнам стекает жижа из дождя и снега. Кажется, зима в этом году пришла рано.

Он осторожно отстраняется назад, выбираясь из моих объятий. И я с удивлением испытываю укол разочарования.

— Я не знал, что обещали шторм, — замечает он.

— Его и не обещали. В прогнозе сказано «облачно».

— Полагаю, синоптики не всё могут предсказать.

Ветка царапает окно.

— На дорогах сегодня будет скверно, — говорит он. — Ты можешь остаться.

Я впиваюсь в него взглядом.

— Если хочешь, конечно, — тут же добавляет он. — Я понимаю, что даже прийти в гости было нелегким шагом, поэтому, если тебе неудобно, я пойму. Я просто подумал, что…

— Я останусь, — мое согласие удивляет даже меня. — Но мне скоро нужно ложиться.

— Хорошо, конечно, — он смотрит мне в глаза, и мне кажется, он готовится сказать что-то еще. Он закусывает нижнюю губу и опускает взгляд.

Он выдает мне новую зубную щетку в упаковке, одну из своих пижам и ложится спать. В ванной я переодеваюсь в пижаму, которая оказывается очень велика; я закатываю штанины и рукава.

Над раковиной висит аптечный шкафчик с зеркальными дверцами. Поддавшись порыву, я открываю его. Внутри обнаруживаю обычные вещи: баночку вазелина, упаковку палочек для ушей, а на нижней полке — ряд желтых аптечных баночек. Восемь штук. Я не знаю всех названий, но мой взгляд задерживается на одном: «флуоксетин». Непатентованная форма прозака.

Я закрываю шкафчик.

В гостиной я растягиваюсь на диване и укрываюсь тонким шерстяным пледом. Поворочавшись с час, я наконец засыпаю.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Стэнли лежит на операционном столе без сознания. Его грудная клетка распорота, видны розовые, влажные, губчатые легкие. Они надуваются и сдуваются с каждым вдохом и выдохом. Между ними, там, где должно быть сердце, гнездится модель самолета с нарисованной улыбкой. Вены и артерии ветвятся из его маленькой кабины.

Крыло сломано. Если я его не починю, он умрет. Но тут в захлестывающей меня панике я понимаю, что понятия не имею, что делать. Руки, затянутые в латексные перчатки, дрожат. В одной руке я держу окровавленный скальпель, в другой — тюбик суперклея. Стэнли с мягким шипением дышит через маску, покрывающую его рот и нос. Кардиомонитор пищит в такт сердцебиению.

— Ну? И чего же ты ждешь? — поднимаю голову, чтобы увидеть уставившуюся на меня в нетерпении медсестру. Это мисс Нэлл, ее рот и нос спрятаны под хирургической маской. — Заштопай его!

Но я не могу двинуться.

Кардиомонитор издает пронзительный длинный гудок, на экране появляется прямая линия.

Я просыпаюсь, как от толчка, пижама прилипла к вспотевшей коже. Я сбрасываю плед, подскакиваю к выключателю и включаю свет. При свете реальность возвращается на место. Я нервно выдыхаю и плюхаюсь обратно на диван. Перед глазами вспышкой появляется сломанный самолетик.

Я сломала что-то дорогое ему. Впервые оказавшись у него дома.

Мне нужно починить самолетик, хотя бы попытаться.

Я крадусь по коридору к его спальне. Перед дверью замираю. Если повезет, я смогу забрать самолетик и выскользнуть из комнаты, не разбудив Стэнли. Я легонько приоткрываю дверь и заглядываю внутрь. Он укрыт одеялом до самой макушки, так что я вижу только выбившиеся наружу пряди светлых волос. Самолетик лежит на тумбочке, все еще сломанный. Затаив дыхание, я на цыпочках подхожу к Стэнли.

Я замираю.

Он странно дышит — короткими, сбивающимися, прерывистыми вздохами, которые не приглушает даже покрывало. Я напряженно вглядываюсь в темноту и вижу, что он немного шевелится. Ему снится кошмар?

Он издает тихий стон. Его дыхание ходит волнами, взлетает и падает, учащается.

— Стэнли, — громко зову я.

Он испуганно вскрикивает, голова выныривает из-под одеяла. В слабом лунном свете, пробивающемся сквозь окно, я могу различить лишь его широко распахнутые глаза, взъерошенные волосы и раскрасневшиеся щеки.

— Элви! Что… какого черта ты?..

— Ты очень быстро дышал, — говорю я.

— Я… что ты тут делаешь?