Вот уже скоро полтора года он каждый день бывает у нас, говорит, что ему нужны советы и консультация Сохраба Гюнашли. А на днях выяснилось, что его приводили в наш дом коварство и расчетливость. Приходил он вовсе не ради профессора, а чтобы встречаться с нашей дочерью. Вы можете спросить: что же тут плохого? Молодой человек имеет право влюбиться… Справедливо! Но подлость в том, что у него есть невеста, а он, несмотря на это, морочил голову нашей ненаглядной. Конечно же ему не удалось ничего добиться. Разгадав подлую игру, я указала ему на дверь и строго-настрого запретила переступать порог нашего дома. Люди, которые знали Шамсизаде в студенческие годы, говорят, что и тогда он славился безнравственностью. Нескольких девушек обесчестил.
Не верьте ему! Гоните его из своей среды! Не допускайте, чтобы люди с грязной совестью проникали в наши святые семьи. Раздавите ядовитую змею! Как гражданка и как мать, честь которой оскорбили, прошу вас об этом!..»
В зале воцарилось долгое тяжелое молчание. Молчали даже сторонники Гюнашли, — такого никто не ожидал! Одни были удивлены, растеряны, другие торжествовали. Все взоры обратились к Сохрабу. Люди с нетерпением ждали, что он скажет, как опровергнет тот позор, в который ввергла его собственная жена. И еще два глаза, исполненные горя и недоумения, глядели на него из последних рядов. Глаза, ожидающие помощи и защиты. Широко раскрытые, неподвижные глаза Вугара.
— Я тоже знал его студентом! — раздался в настороженной тишине визгливый голос Зия. — Да, в письме все точно сказано! Шамсизаде аферист, распутник! Скольким девушкам жизнь поломал, а остался безнаказанным. Пришло время проучить его по заслугам!
Сохраб издавна питал неприязнь к этому скользкому, льстивому человеку. Он пренебрежительным взглядом оглядел Зия, и невольная жалость к самому себе охватила его. «Устами мерзавца хотят заставить меня замолчать!» — с горечью подумал он.
Зия перехватил укоризненный, полный отвращения взгляд Сохраба, понял, что происходит в его душе, но зачем обращать внимание на подобные «мелочи»?
— Все ясно! Молчание — знак согласия! — торжествующе прозвучал надменный голос Башира Бадирбейли. — Обсуждение можно считать законченным!
Гюнашли долго стоял неподвижно, потом вдруг вздрогнул, схватился за сердце, с презрением и брезгливостью посмотрел на Бадирбейли, на Зия Лалаева и, согнувшись, нетвердыми шагами пошел к выходу.
Вугар не заметил, как все разошлись. Казалось, он оглох, ослеп и утратил чувство времени. Кто-то тронул его за плечо. Он очнулся.
— Вставай, сынок! — говорила старушка уборщица. — Что ты здесь один сидишь?
Вугар не сразу понял, о чем она говорит, чего хочет от него.
— Вставай, сынок, мне убирать нужно! — повторила старушка. Собрание-то окончилось!
Вугар встал и, глядя в пол, вышел из зала. В вестибюле к нему демонстративно подошел Зия Лалаев:
— Как себя чувствуешь, будущий гений Шамсизаде? Получил по заслугам?
Вугар промолчал, и только воспаленные сухие глаза его блеснули ненавистью. Но что Зия Лалаеву ненависть побежденного! И он ехидно хихикнул:
— Вот она, участь всех зазнавшихся и самоуверенных! Сколько хорошего мы тебе делали, заботились, оказывали почет! Не ценил! Возомнил, что не нужна тебе ничья помощь! Он, видите ли, талантлив, умен и за это его будут холить и лелеять! На руках носить… Хи-хи-хи… Ошибся, товарищ Шамсизаде, ох как ошибся! А ведь я предупреждал, втолковывал, указывал вернейший путь. Не послушался? Что ж, иди своей дорогой и осыпай проклятьями умную голову! Салют!
Ехидные слова Зия заставили Вугара опомниться. Все случившееся на совете припоминалось ему как в тумане. «Чем окончилось заседание? — спросил он себя. — Какое решение принял совет?» Вугар глубоко вздохнул, и из груди его вырвался жалобный звук, не то вздох, не то стон.
Глава девятнадцатая
А в это время Сохраб Гюнашли нажал звонок на двери своей квартиры. Не поздоровавшись с отцом, открывшим ему, он быстро прошел в прихожую. Обычно, возвращаясь домой, Сохраб подходил к Мургузу Султан-оглы, заботливо расспрашивал о здоровье, о настроении. Старался рассказать что-нибудь забавное, развеселить, порадовать старика. Сегодня он, казалось, не заметил отца. Заглядывая в комнаты, искал жену. Услышав голос Мархамат, раздававшийся из комнаты дочери, Сохраб остановился на пороге. Мархамат с ложки кормила Алагёз.
— Иди сюда! — позвал он.
Но Мархамат не откликнулась. Еще не успокоившись после вчерашних событий, она продолжала злиться на Сохраба. Не двигаясь и сделав вид, что ничего не слышит, она стала уговаривать дочку:
— Ешь, дитя мое, ешь… Два дня ничего в рот не брала! Нельзя так, надо подкрепить силы.
Сдавленный голос Сохраба прозвучал громче:
— Ты слышишь, что я говорю? Иди сюда!
— Что тебе от меня надо? — пренебрежительно пробурчала она. — Некогда мне!
— Я с тобой говорю или нет? — крикнул в ярости Гюнашли. — Толстокожая!
Мархамат повернулась в изумлении. За долгие годы супружества она не слышала от мужа ни одного грубого слова.