Когда молчит совесть

Обычно Мархамат, добившись от мужа согласия на свою просьбу, целовала его, обнимала и, сияющая, счастливая, тут же удалялась в спальню. Но на этот раз Мархамат не думала уходить, точно прилипла к стулу. Брови сошлись на переносице, собравшись в черный мохнатый узел. Гюнашли понял: первая просьба была лишь присказкой. Да она никогда бы и не стала советоваться по столь пустяковому делу. «Какой червь точит ее мозг?» — подумал Гюнашли, терпеливо пережидая паузу, и уже не сомневался, что за многозначительной паузой кроется какая-то каверза.

— Сохраб, родной, у меня к тебе важное дело. Очень важное! Ты должен дать слово, что не будешь волноваться…

— Какое еще дело, Мархи, разве разговор не окончен? — сердито спросил Сохраб, давая понять, что у него нет никакого желания продолжать беседу.

— Нетерпеливый! Рта не даешь раскрыть, — грустно усмехнулась Мархамат.

— При чем тут терпение! — вспылил Гюнашли. — Тянешь резину, а я занят!

— Не сердись, радость моя! Пусть все дела идут к черту, лишь бы ты был жив и здоров. Что моя жизнь без тебя, мой светлый? Ради аллаха, не сердись. Ну хочешь, я уйду?..

Она поднялась, но, опершись руками о стол, постояла минуту и снова уселась.

— Видишь, хочу уйти, а сердце не пускает, — пошутила она. — Сидит в моем сердце заноза, вынь ее — уйду.

Гюнашли с трудом сдерживал раздражение, дыхание стало частым и прерывистым.

— Да не тяни, выкладывай начистоту и отправляйся спать. Дай мне спокойно поработать.

Но Мархамат продолжала тянуть:

— Собственно, ничего важного… Я хотела спросить, кого приглашать на день рождения…

— Приглашай кого хочешь, у меня нет времени заниматься такими пустяками! — отмахнулся Гюнашли и, уложив в стопку лежавшие перед ним бумаги, взял в руки перо.

— А если кто из приглашенных придется тебе не по душе? Зачем портить настроение в такой торжественный день?

Гюнашли не ответил, взгляд его застыл на недописанной строке, и Мархамат поняла, что надо как можно скорее высказать главное, иначе муж погрузится в работу, и тогда все ухищрения пропадут даром.

— Понимаешь, — начала она и запнулась, — мне бы хотелось пригласить твоих товарищей по работе, ну, конечно, с женами…

— Кого, например?

— Например?… — Мархамат задумалась. — Директора института, секретаря парткома… и…

— Кого еще? — насупился Гюнашли.

Как произнести имя Бадирбейли и его супруги? Мархамат потупилась, поперхнувшись. Зная о вражбе Сохраба и Башира, она понимала, что надо соблюдать осторожность. А Мархамат так хотелось, чтобы они присутствовали на именинах. Она считала жену Бадирбейли первой и главной своей соперницей в городе, надо унизить ее, продемонстрировав свое благополучие.

— Кого скажешь, того и пригласим, хоть весь институт, — притворяясь покорной, сказала она.

— Что, ты свадьбу играть собираешься, что ли? — горько усмехнулся Гюнашли. — К чему такая шумиха? Где мы разместим столько народу?

— Место найдется. — И она продолжала, оправдываясь: — Понимаешь, дорогой, до меня стали доходить слухи, что некоторые профессорские женушки распускают сплетни про нашу семью. На свадьбах, на поминках судачат о нашей дочери, подсмеиваются над ней. Недавно старая ведьма одна на каком-то сборище посмела сказать про ненаглядную нашу Алагёз, что она неизлечимо больна и до смерти останется инвалидом. Жалко девочку! Можем ли мы позволить порочить ее? Я хочу раз и навсегда заткнуть им рот, пусть перестанут чесать поганые языки. Придут и увидят, что дочка наша здорова… Иначе кой черт стала бы я глядеть на их мерзкие рожи?! Да они, вместе взятые, мизинца моего Сохраба не стоят…

Ради дочери Гюнашли готов был идти на все, и, хотя слова жены раздражали и он чувствовал в них фальшь, ему пришлось согласиться.

— Делай, Мархи, все, что тебе угодно! Только оставь меня в покое, мне нужно работать! — резко сказал он.

Мархамат обиделась на его резкость, но решила не ссориться. К чему? Ведь она своего добилась. А насчет супругов Бадирбейли скажет завтра… Крепко поцеловав мужа в знак благодарности, она ушла в спальню, грузно переваливаясь с боку на бок.

На следующий день рано утром Мархамат позвонила Зия Лалаеву и попросила немедленно приехать. В таких делах Зия незаменим. Заручившись его поддержкой, легче уговорить Сохраба.

Гордо улыбаясь, Зия вошел в комнату. Но Мархамат-ханум отвернулась, словно не она пригласила его, и гневно спросила:

— Что случилось? Почему скалишь зубы, как обезьяна?

Ее грубость не смутила Зия Лалаева, не впервой приходилось выслушивать «сладкие» речи Мархамат, он давно примирился с унижениями благодетельницы.

— Прежде всего, салам алейкум, тетушка!

Покачиваясь, как утка, Зия подошел к Мархамат-ханум, склонился и, прищелкнув каблуками, поцеловал ее руку.

— Вот теперь я готов выслушать любые приказания обворожительной и любимой тетушки! Покорный раб преклоняет голову перед повелительницей. Ваше желание — закон!

— Перестань дурачиться, мерзкий комедиант!

— Первое приказание выполнено! — Он выпрямился, принимая серьезный вид, улыбка исчезла. — Готов выслушать второе…

Мархамат окончательно вышла из себя:

— Прекрати шутовство! Надоело!