Когда мы покинули Кубу

Его поцелуй – это поцелуй человека, который живет словно бы взаймы, потому что знает: война отнимет у него оставшееся время. Он целует меня без колебаний и без угрызений совести. Те его таланты, о которых шушукаются в дамских уборных, очевидно, нисколько не преувеличены. Целуясь с ним, я ощущаю внутри себя нарастание энергии, похожей на смех. Раздувшись мыльным пузырем, веселое щекочущее чувство лопается, и тогда оживает каждая клеточка тела. Сила этого поцелуя заглушает все остальное.

Эдуардо отпускает меня так же внезапно, как обнял. Вместо смущения, охватившего меня саму, я вижу в его взгляде только неизбежность. Оказывается, он давно испытывал ко мне влечение, которого я до сих пор не замечала.

В другой жизни нам могло бы быть очень хорошо вместе.

На губах Эдуардо играет улыбка, глаза глядят удовлетворенно.

– Ты была не очень-то внимательна, – говорит он.

Я делаю несколько ровных вдохов, стараясь успокоиться и привести голову в порядок после одурманивающего поцелуя.

– В этом деле ты оказался таким, каким тебя описывает молва.

Эдуардо благосклонно улыбается.

– А ты оказалась такой, как я ожидал.

Значит, это был не просто импульс.

– Нет, не просто, – отвечает он, и я понимаю, что высказала свою мысль вслух.

– Я… Я не…

Я не воспринимаю тебя так. Я не хочу еще сильнее усложнять свою жизнь. Несколько минут назад эти слова были бы правдой, но теперь он поцеловал меня, и я поняла, что недооценивала его. Постоянно думая о Кубе и о Нике, я видела в Эдуардо только друга и посредника между собой и ЦРУ. А он мог бы быть чем-то гораздо большим.

Он и сам это знает. Его взгляд заострился, а на губах остался легкий след моей помады.

– Подумаем об этом, когда я вернусь.

Он уходит, не оборачиваясь. Я стою на балконе одна, сама себя обхватив руками. Губы онемели от поцелуя, на сердце тяжело оттого, что Ник меня обманул и что он, возможно, видел, как Эдуардо вернулся в зал с моей фирменной красной помадой в уголке рта.

* * *

Чтобы перевести дух, я запираюсь в кабинке туалета. Хочется заплакать.

Прятаться весь вечер я не могу, однако не могу и присоединиться к остальному обществу: тогда придется как ни в чем не бывало смотреть на Ника и на его невесту. Надо уговорить родителей уехать. Зря я не ушла вместе с Эдуардо.

Этот вечер без преувеличения можно назвать катастрофой.

Сидя в кабинке, я слышу разговоры входящих и выходящих женщин. Обо мне никто не упоминает.

Наконец, становится тихо: не слышно ни болтовни, ни шума воды. Я расправляю плечи и, собравшись с силами, открываю дверцу… которая неловко захлопывается у меня за спиной в тот момент, когда я застываю на месте.

Невеста Ника сидит на стуле и смотрит прямо на меня.

Я озираюсь, ища взглядом хоть какую-нибудь союзницу: сестру, знакомую или, на худой конец, вещь, на которую можно было бы отвлечься. Но в комнате нет никого и ничего, кроме нас двоих.

– Я уже довольно давно хочу с вами поговорить, – говорит невеста Ника вместо приветствия. В голосе элегантная напевность, лицо непроницаемо. – Мне, наверное, следует признаться, что Ник не собирался сегодня сюда идти. Но я узнала, что вы здесь будете, и подстроила нашу встречу из своеобразного любопытства. Правда, честно говоря, все вышло не совсем так, как я ожидала. Он не должен был так явно выказывать свои чувства.

Она выглядит моей ровесницей, может, чуть младше. Кожа свежая, как роса, элегантно уложенные золотистые волосы открывают серьги с бриллиантами и изумрудами, которые гармонируют с зелеными глазами и с шелком платья.

Я бросаю быстрый взгляд на свое отражение в одном из зеркал: прическа испорчена руками Эдуардо, помада смазана его же поцелуем, глаза красные от лжи Ника Престона, во взгляде отчаяние.

Она встает.

– Я Кэтрин Дэвис, невеста Ника. Он вами очень увлечен, ведь так? До меня, конечно же, дошли слухи. Мужчины часто считают себя выдающимися конспираторами, но редко бывают ими на самом деле. Он купил для вас дом на берегу.

– Я…

Может быть, впервые в жизни я действительно не знаю, что сказать.

– Да вы не смущайтесь. Он ведь не первый политик, который завел любовницу. И наверняка не последний.

«Наверняка ты у него не последняя», – слышу я между строк.

– Я не любовница.

– Но и не невеста. Получается, «любовница» – это наиболее подходящий термин, разве не так?

Ее тон меня уязвляет, мне становится стыдно: в этой сцене я играю роль злодейки.

– Извините, я не хотела причинять вам боль.

– Ой, пожалуйста, обойдемся без этого. Это недостойно нас обеих. Вы не причинили мне боли, хотя сегодняшний эпизод, признаться, и был довольно неприятен. Вам ваша дурная слава, может быть, нравится, но некоторые люди усердно работают на свою репутацию. Однажды он станет важным человеком. Он не может позволить себе скандал.

– Я знаю.

Она улыбается.